Третий рейх - Роберто Боланьо

Когда мы ложились спать, Ингеборг отметила, как хорошо выглядел в этот раз Чарли. Мы посетили дискотеку под названием «У Адама» и пробыли там до трех часов ночи. Сейчас Ингеборг спит, а я пишу, открыв балкон, и курю одну сигарету за другой. Ханна тоже прекрасно выглядела. Она даже станцевала со мной пару медленных танцев. Разговор, как всегда, пустой. Интересно, о чем разговаривают между собой Ханна и Ингеборг? Неужели они на самом деле становятся подругами? Ужинали мы в ресторане «Коста-Брава», куда нас пригласил Чарли. Паэлья, салат, вино, мороженое и кофе. Потом на моей машине поехали на дискотеку. Чарли не хотелось вести машину, но идти пешком тоже; может, я преувеличиваю, но у меня создалось впечатление, что ему вообще не хотелось как-то проявлять себя. Никогда еще не видел его таким сдержанным и молчаливым. Ханна то и дело поворачивалась и целовала его. Должно быть, так же она целует своего сына в Оберхаузене. Когда мы возвращались, я заметил Горелого на террасе «Андалузского уголка». Терраса была безлюдна, и официанты убирали со столов. Компания местных юношей беседовала, опершись на перила. Горелый, сидевший в нескольких метрах от них, казалось, прислушивался к их разговору. Я обратил внимание Чарли на одного из его, как я выразился в шутку, дружков. А мне-то что, пробурчал он недовольно, поезжай. По-моему, он подумал, что я имею в виду Волка или Ягненка. В темноте трудно было разглядеть лица. Езжай, езжай, в один голос потребовали Ингеборг с Ханной.

Сегодня впервые с утра пасмурно. Из нашего окна пустой пляж выглядел величественно. Лишь несколько ребятишек играли там в песке, но вскоре полил дождь, и они разбежались. Атмосфера в ресторане во время завтрака тоже изменилась; люди, которые из-за дождя не могут сесть на террасе, скапливаются вокруг столиков в зале, время завтрака удлиняется, что позволяет с полным основанием завязать новые мимолетные знакомства. Все не переставая говорят. Мужчины прикладываются к рюмке раньше обычного. Женщины то и дело поднимаются к себе в комнаты за теплой одеждой, каковую в большинстве случаев не находят. Шутки не умолкают. Но вскоре общее настроение заметно падает. Однако, поскольку невозможно целый день проторчать в гостинице, организуются вылазки в город: группки по пять-шесть человек под защитой пары зонтиков обходят близлежащие магазины, а затем ныряют в какой-нибудь кафетерий или салон видеоигр. Омытые дождем улицы предстают освободившимися от повседневной суеты и толкотни и погруженными в иную повседневность.

Посреди завтрака явились Чарли и Ханна, они решили съездить в Барселону, и Ингеборг составит им компанию. Я с ними ехать отказался. Сегодняшний день будет целиком принадлежать мне. Они ушли, а я стал наблюдать за входящими и выходящими из ресторана людьми. Фрау Эльза, против моих ожиданий, не появляется. В любом случае это спокойное и удобное место. Я напрягаю свой мозг. Вспоминаю начала разных игр, подготовительные действия и оценки… Обстановка действует на всех расслабляюще. Скоро единственными по-настоящему довольными остаются лишь официанты. У них в два раза больше работы, чем в обычные дни, и тем не менее они перебрасываются шуточками и смеются. Какой-то старик рядом со мной предположил, что они смеются над нами.

— Вы ошибаетесь, — возразил я. — Они веселятся, потому что предвкушают окончание лета, а с ним и конец своей работе.

— Тогда они, наоборот, должны грустить. Ведь они останутся без работы, лодыри этакие!

Я вышел из гостиницы ровно в полдень.

Сев в машину, медленно покатил в сторону «Андалузского уголка». Быстрее было бы дойти туда пешком, но мне не хотелось идти пешком.

Снаружи он выглядел как любой другой бар с террасой: сдвинутые вглубь стулья и капли воды, падающие с концов зонтов. Зато внутри царило радостное оживление. Казалось, дождь смыл все преграды, и туристы и местные, собравшись вместе в устрашающих количествах, вели между собой диалог с помощью жестов, неразборчивый и бесконечный. В глубине бара, рядом с телевизором, я увидел Ягненка. Он подозвал меня знаками. Я дождался, пока мне принесут кофе с молоком, после чего подсел за его столик. Начал он с обычных вежливых фраз. (Ягненок сетовал на дождливую погоду, причем беспокоился не за себя, а за меня, приехавшего погреться и позагорать на пляже и т. п.) Я не стал ему говорить, что на самом деле счастлив, что идет дождь. Через какое-то время он спросил меня про Чарли. Я сказал, что тот уехал в Барселону. С кем? — осведомился он. Вопрос удивил меня; так и подмывало ответить, что это не его дело. Поколебавшись, я решил, что этого не следует делать.

— С Ингеборг и Ханной, конечно, а ты думал, с кем?

Бедняга заметно смутился. Да ни с кем, выдавил он из себя улыбку. На запотевшем оконном стекле кто-то нарисовал сердце, пронзенное стрелой. Сквозь рисунок открывался вид на Приморский бульвар и серые сходни. Немногочисленные столы в глубине бара были оккупированы молодежью; эти юноши были единственными, кто сохранял известную дистанцию по отношению к туристам; то была стена, которую негласно признавали как те, кто толпился у стойки — целые семейства и пожилые мужчины, так и те, кто находился в зале, и которая разделила посетителей пополам, на две группы. Ни с того ни с сего Ягненок стал рассказывать мне какую-то странную и бессмысленную историю. Говорил он скороговоркой и вроде бы по секрету, наклонившись над столом. Я с трудом его понимал. История была каким-то боком связана с Чарли и Волком, но слова, произносимые при этом, казалось, я слышал во сне: ссора, блондинка (Ханна?), ножи, дружба, что превыше всего… «Волк — отличный мужик, я его знаю, у него золотое сердце. Чарли тоже. Но, когда они выпьют, с ними никакого сладу». Я кивнул. Мне было все равно. Неподалеку какая-то девушка внимательно разглядывала погасший камин, превращенный теперь в гигантскую пепельницу. Снаружи с новой силой полил дождь. Ягненок угостил меня коньяком. Тут появился хозяин и включил видео. Для этого ему пришлось залезть на стул. Оттуда он провозгласил: «А сейчас я поставлю вам видео, ребятки». Никто не обратил на него внимания. «Вы шайка бездельников», — сказал он как бы на прощанье. Фильм был о мотоциклистах, выживших после ядерного взрыва. «Я уже видел его», — сказал Ягненок, вернувшийся с двумя рюмками коньяка. Хорошего коньяка. Девушка возле камина заплакала. Не знаю, как это объяснить, но она была единственной во всем баре, кто, казалось, здесь отсутствует. Я спросил Ягненка, отчего она плачет. «С чего ты взял, что она плачет? — сказал он. — Я, например, с трудом различаю ее лицо». Я пожал плечами; на экране телевизора тем временем двое мотоциклистов ехали через пустыню; один из них был одноглазым; на горизонте возникли развалины города: разрушенные бензоколонка, супермаркет, банк, кинотеатр, отель… «Мутанты», — сообщил Ягненок, повернувшись ко мне в профиль, чтобы разглядеть происходящее на экране.

Рядом с девушкой у камина стояла другая девушка и еще парень, которому с одинаковым успехом можно было дать как тринадцать, так и восемнадцать лет. Оба глядели на плачущую и время от времени гладили ее по спине. У паренька все лицо было в прыщах; тихим голосом он говорил что-то на ухо девушке; казалось, он не столько утешает ее, сколько старается убедить в чем-то, одновременно кося глазами на экран, дабы не упустить самые жестокие сцены фильма, которые, впрочем, следовали одна за другой. По существу, лица всех молодых, за исключением той девушки, были обращены к экрану, привлеченные то ли звуками борьбы, то ли музыкой, предшествовавшей кульминационным моментам схваток. Остальное в этом фильме их или не интересовало, или они его уже видели.