Бальзаковские женщины. Возраст любви - Сергей Нечаев

Отчего так получается, дорогой, что, обретая огромное счастье в нашей любви, мы испытываем столько огорчений по вине окружающих?..»

* * *

Надо сказать, что мадам Бальзак, когда наконец начала догадываться об истинном положении вещей, весьма неодобрительно отозвалась о любовных поползновениях своего сына. Она прекрасно видела, что Оноре влюблен в ее сверстницу, он просто одержим этой любовью и совершенно забросил работу.

У нее мигом созрело решение: надо отправить сына в Байё, в дом к Сюрвиллям.

Что сейчас ответил бы двадцатитрехлетний парень на подобное предложение матери, об этом можно только догадываться. Но Бальзак был существом инфантильным, разве в силах он был воспротивиться? Ведь мать так умела поджимать губы и сверлить его леденящим взглядом своих синих глаз! Вынести это было невозможно. С другой стороны, он был рад увидеться с сестрой и присмотреться к житью-бытью молодоженов. Как ему ни было жаль расставаться со своей возлюбленной, 20 мая он все же уехал. Отец 18 мая 1822 года сопроводил его отъезд следующим письмом дочери:

«Посылаем Вам Оноре… Каждый день он делает новый шаг к познанию мира… Но ведь в жизни самое главное — здоровье, а вот о здоровье-то он совсем, ну совсем не заботится. Не умеет он об этом беспокоиться. Если и вспоминает изредка, что силы надо беречь (ему настойчиво напоминает об этом дурное самочувствие), то боюсь, что все благие решения он откладывает в долгий ящик».

Мать написала дочери несколько иное письмо, и оно почти полностью было посвящено отношениям сына с мадам де Берни:

«Оноре не желает понять, как нескромно вот так, дважды в день, ходить к ней в дом. Он не видит того, что происходит у него на глазах. Я хотела бы быть на расстоянии ста миль от Вильпаризи! У него в голове только эта история, и он не понимает, что в один прекрасный день ему наскучит то, чему он предается теперь с таким неистовством».

Мадам де Берни, прощаясь, дала Бальзаку в дорогу флакон туалетной воды, амулет и томик стихов Шенье, который они читали вдвоем; он взял с нее слово, что она каждую неделю будет присылать письмо, «написанное убористым почерком и так, чтобы на бумаге не оставалось пустого места».

* * *

В чудесном нормандском городке Байё сестра Лора встретила Бальзака с восторгом. Конечно, она любила своего мужа, но в Байё она скучала и ничего не могла с этим поделать. Однообразная работа мужа нагоняла на нее тоску. Она мечтала о роскоши, а он — о настоящих больших работах по строительству мостов и каналов.

В Байё Бальзак начал работу над романом «Арденнский викарий», и Лора вызвалась помогать ему. С одной стороны, это говорило о том, что сестра любила брата и готова была ради него на очень многое. С другой стороны, писать она не умела, следовательно, Бальзак был мало озабочен проблемами композиции, стиля и оригинальности содержания своих романов, если без зазрения совести согласился ознакомить сестру с беглым наброском «Арденнского викария» и даже предложил ей самостоятельно написать второй том. Это говорит о том, что и он уже начал искать, нет ли поблизости дешевых рабочих рук, и, сам еще работая «негром» на другого, уже старался присмотреть для себя такого же сотрудника.

Охваченный ликованием после первых полученных гонораров, он хвастал перед сестрой:

— Милая Лора, я тружусь словно лошадь и в этом году надеюсь заработать двадцать тысяч франков. Они послужат основой моего будущего состояния. Сейчас мне нужно очень быстро написать «Арденнского викария» и еще кучу всяких разных вещей.

— Ты молодец, Оноре, — поддерживала его сестра, — я никогда не сомневалась в твоих способностях.

— Вот увидишь, скоро лорд Р’Оон станет самым модным, самым плодовитым и самым любимым писателем во Франции.

— Точно, и тогда плутишка Оноре начнет ездить в дорогой коляске, задирать голову, глядеть на всех свысока и забудет про свою Лору.

— Не говори так, дорогая. Тебя я никогда не забуду, ведь ты так много для меня сделала. Наоборот, представь, все вокруг будут льстиво шептать: «Посмотрите, это брат мадам де Сюрвилль».

Два с небольшим месяца пролетели незаметно, но 9 августа 1822 года Бальзак все же уехал из Байё. Все настоящие дела делались в Париже, и он должен был быть там. После его отъезда Лора писала матери:

«У нас просто сердце сжимается: мы провели вместе два чудесных месяца. Так непривычно будет больше не видеть милого Оноре, нашего дорогого брата, но, быть может, мы скоро опять свидимся. Это меня утешает».

* * *

В 1822 году Бальзак заключил свой первый литературный договор на написание романа «Клотильда Люзиньянская, или Красавец еврей». Все еще под псевдонимом, но все же.

У А. Моруа читаем:

«Сотрудничество с Ле Пуатвеном начинает приносить плоды. Книгопродавец Юбер, чья лавка помещается в деревянных галереях Пале-Рояля, купил у молодых авторов за восемьсот франков роман „Бигарская наследница“… Книга эта, по признанию Бальзака, — сущее литературное свинство. Злодей стремится завладеть наследством; речь идет о семейной тайне, вмешивается нежданный покровитель. Однако образы двух старых вояк, комических персонажей, навеянных Вальтером Скоттом, нарисованы довольно правдиво. Роман, должно быть, неплохо разошелся, потому что за следующий — „Жан-Луи, или Найденная дочь“ — книгоиздатель заплатил уже тысячу двести франков. Публиковать подобные книги было унизительно, но зато как приятно говорить близким: „Я зарабатываю себе на жизнь“. Впрочем, все ли так уж плохо в этих опусах? Силач Жан-Луи походил на Пантагрюэля. А ловкость, с которой Бальзак переплетал нити запутанной интриги, напоминала порою Бомарше. Несмотря на множество нелепостей, живость действия и мастерство рассказчика немало обещали. Подражание готовым образцам помогало рождению нового писателя, который, сам того не подозревая, отмечал свои романы печатью дарования.

Однако постоянная нужда в деньгах вредила его таланту, заставляла работать слишком торопливо. В мыслях Бальзака уже то и дело возникали цифры: „Если я продам за две тысячи франков роман „Клотильда Люзиньянская, или Красавец еврей“, который напишу один, и если я буду публиковать по четыре романа в год, то разбогатею“. Действительно, он зарабатывал бы тогда больше денег, чем получал его отец в Интендантском ведомстве».

Действительно, отец Бальзака получал жалованье в 7800 франков в год, а когда в конце 1820 года он вышел в отставку, ему назначили пенсию в 1695 франков. Чтобы понять, какая это была ничтожная малость, следует знать, что в те времена у очень богатых людей годовой доход составлял 150–300 тысяч франков. Хотя, с другой стороны, по словам П. Сиприо, «жизнеобеспечение крестьян и рабочих поддерживала сумма в 300 франков в год; бюджет их семей был прост: на жилье и топливо шло 100 франков, на хлеб, основной продукт питания — 15, на соль, масло и овощи — 50 франков».

На этом фоне 800–1200 франков за книгу (а их Бальзак мог написать несколько штук в год) — это была весьма солидная сумма. Проблема тут была в другом. Юбер готов был платить деньги лишь после того, как книга будет раскуплена, но «Клотильду Люзиньянскую» — первое опубликованное самостоятельное произведение Бальзака — критика разнесла в пух и прах, поэтому продажи шли не очень бойко.