Золотой песок - Полина Дашкова

– Травки покурить не хочешь?

– Нет. Не хочу.

– А я покурю.

Она вытряхнула табак из «беломорины», ссыпала на блюдечко,добавила какой-то толченой травы и ловко, вполне профессионально, забила назадэту смесь в бумажную трубочку. Никита почти задремал, согревшись в драномкресле, под засаленным ватным одеялом, ему стало казаться, будто он вернулсялет на пятнадцать назад, в тяжелом дыму Зинулиного косячка почудилось, чтонапротив, на облезлой поролоновой тахтенке, сидит Ника, тоненькая, прямая,почти прозрачная, в узком черном свитере с высоким горлом, его Ника, еще непредательница, еще не Гришкина жена.

– Я завтра вечером в Питер уезжаю. Если тебе надо, живи наздоровье. Меня здесь месяц не будет.

– Триста долларов устроит тебя?

– Ну ты даешь, Ракитин, – она покрутила пальцем у виска иприсвистнула, – совсем ты, брат, сбрендил.

– А если я тебе эти деньги подарю просто так? Возьмешь?

– Отстань.

– Ладно. Мы с тобой это завтра обсудим, на свежую голову.

– Ноги подними! – скомандовала Зинуля. – Вот так, – онапоставила ему под ноги табуретку, – пока я в Питер не уеду, спать тебе в креслепридется. Уж извини. Тахта у меня одна. И денег я у тебя, Ракитин, не возьму,даже утром, на свежую голову. Живи сколько хочешь. Я не спрашиваю тебя ни о чемне потому, что мне все равно. Просто я знаю, если сочтешь нужным, самрасскажешь. А нет – так и не надо.

– Расскажу, – пробормотал Никита, – только посплю немного.

Стоило один раз подумать о Нике, и уже не выходила она изголовы, не отпускала. Ему вдруг захотелось, чтобы она приснилась ему хотя быразок.

Тридцатисемилетняя стройная строгая дама с тяжелым узломрусых волос на затылке, с холодными, ясными светло-карими глазами.Предательница Ника. Гришкина жена. Мать Гришкиного ребенка. Вероника СергеевнаЕлагина, кандидат медицинских наук, хирург-травматолог. Девочка Ника, первая ипоследняя его любовь.

Он провалился в сон, как в пропасть, и снилась всякая дрянь.В десятый раз повторялся подробный кошмар про то, как в него стреляли наЛенинградском проспекте. Казалось, в голове его была запрятана маленькаявидеокамера, которая зафиксировала каждую деталь того первого покушения, итеперь какой-то злобный упрямый идиот без конца прокручивает пленку.

И еще вставали перед ним белые кафельные стены маленького«бокса» детской психиатрической больницы, белое, как эти стены, лицо мальчикаФеди Егорова, голубые, прозрачные, мучительно пустые глаза. Виделасьсатанинская пентаграмма на воспаленной коже, под острыми детскими ключицами, извучал в ушах монотонный осипший голосок: «Желтый Лог… город солнца…»

Не зря он слетал в Западную Сибирь, не зря нашел этострашное глухое место, маленький пьяный поселок под названием Желтый Лог. И,что самое удивительное, вернулся живым.

Аэропорт в краевой сибирской столице отгрохали огромный,помпезный, по образцу московского Шереметьева-2. Конечно, международного лоскапока не хватало. На лицах, на стеклах ларьков, на рекламных щитах былнеуловимый налет провинциальности, который особенно лез в глаза в сероватомпредрассветном свете.

У заспанной красотки продавщицы в валютном супермаркетепоблескивал золотой передний зуб. На модерновых дерматиновых диванчиках в залеожидания дремали, некрасиво раскинувшись и приоткрыв рты, румяные распаренныебабехи в серых пуховых платках, опухший буфетчик раскладывал на прилавкевчерашние пыльные бутерброды. Сверкающий черным кафелем платный сортир вонял, ивонь достигала взлетной полосы.

Проходя мимо небольшого книжного развала, Никита машинальноотметил среди садистски разукрашенных мягких обложек пару своих «покетов»,отвернулся и ускорил шаг. Книготорговцы чаще других узнавали в нем писателяВиктора Годунова.

Стеклянные двери бесшумно разъехались, он оказался наплощади, и тут же к нему скорым деловитым шагом направились с трех сторонкрепкие молодцы в кожанках.

«Привет, ребята», – усмехнулся он про себя и попыталсяпредставить, что в такой ситуации стали бы делать сообразительные герои егокриминальных романов.

Майор милиции Павел Нечаев спокойно подпустил бы их поближе.Нечаев смекнул бы, что убивать не будут. Убивают совсем иначе. Они попытаютсяего взять, и вот тут майор легко и ловко раскидает их, нетерпеливых идиотов, помокрой бетонной панели.

Тоненькая большеглазая журналистка Анечка Воронцоваиспугалась бы ужасно. Но у нее тоже хватило бы здравого смысла понять, чтосейчас, сию минуту стрельбу никто не откроет. Она метнулась бы к ближайшемумилиционеру или к небольшой группе «челноков» у табачного ларька и задала быкакой-нибудь вопрос: «Простите, вы не подскажете, как мне лучше добраться дожелезнодорожного вокзала?» А потом вскочила бы неожиданно в закрывающиеся двериавтобуса.

Между прочим, жаль, что эти двое, Анечка и майор, героиразных романов. У них запросто могла быть любовь. Или нет? Майор хорошийчеловек. Однако постоянно рискует жизнью. Каково будет Анечке ждать еговечерами? Да и поздно об этом думать. Оба романа закончены. А продолженийВиктор Годунов не пишет.

– Такси не желаете? – подмигнул первый из кожаных.

– Куда едем, командир? – небрежно покручивая ключами,поинтересовался второй.

Подоспел третий и тоже стал предлагать свои услуги. Ониокружили его неприятным, довольно плотным кольцом. Он огляделся и обнаружил,что ни милиционера, ни группы «челноков» у ларька нет.

«Дурак ты, господин сочинитель, – сказал себе Никита, – твоигерои значительно умней. Ну кому ты здесь нужен, подумай бестолковой своейголовой. Ты ведь в Турцию улетел и в данный момент распаковываешь вещи в номередрянного отеля в окрестностях Антальи».

– Мне надо на железнодорожный вокзал, – сообщил он.

– Пятьсот, – живо отреагировали все трое.

– Триста, – возразил Никита.

Двое сразу ушли, третий согласился отвезти его за четыреста.

Утренняя трасса была почти пустой. По обе стороны тянуласьтайга. Медленно поднималось солнце, четкие упругие лучи пронзали насквозь бурыйельник вдоль опушки, и вставал дыбом бледный болотный туман. У Никиты послепяти часов дурного, неудобного сна в самолете, слипались глаза, но отчаянныйптичий щебет, влажный свежий ветер не давали уснуть. А закрывать окно нехотелось. Так хорошо было вдыхать запах утренней майской тайги, пусть иподпорченный гарью трассы.