Самозванцы - Сантьяго Гамбоа

Час спустя, почувствовав себя лучше, Чоучэнь открыл кофр с бумагами деда и принялся изучать их. Любопытно: все эти годы он берег документы как зеницу ока, но ни разу не удосужился поинтересоваться содержанием. Это показалось ему символичным. Тут же, схватив карандаш, он записал в тетради:

В этих страницах скрыто то, чем я был, мог быть и что я есть…

Он глотнул фанты, прикурил сигарету и, воодушевленный, продолжил:

Из этих набросков складывается карта, в которой можно узнать мое лицо.

И закончил:

Вся моя жизнь зашифрована в этом темном знаке, который зовется Поэма.

Это хайку, подумал он. Длинновато, но все-таки хайку. Черт возьми, ну почему он так долго откладывал эту поездку?! За всю свою бытность писателем Чоучэнь Оталора ни разу не чувствовал такого вдохновения. Пекин воистину стал его музой.

Большая часть документов была на китайском языке — письма переводил дед, — с большим количеством орфографических ошибок, и Нельсон выбрал одно из написанных по-испански: это было свидетельство о прибытии в порт Кальяо, в Перу, от 1 февраля 1901 года. У дедушки Ху потребовали адрес в Пекине, и он дал следующие координаты: Чжинлу бацзе, 7, Хоухай, Пекин. Потом Нельсон бегло просмотрел еще несколько документов и понял, что на них не указано имя получателя. Большинство было подписано Сенем, младшим братом дедушки.

Из-за головной боли он отложил разбор дедушкиных переводов на вечер, а день решил посвятить знакомству с городом. Но, не успев выйти на улицу, вновь стал чертыхаться — на противоположной стороне раздался грохот отбойного молотка, вгрызающегося в асфальт.

— Здесь строят большой торговый центр, — пояснил улыбающийся рассыльный на плохом английском. — Он будет одним из самых крупных во всей Азии. Куда направляется господин?

— В центр.

— В какой центр, господин? — не унимался рассыльный.

— В центр Пекина, в какой же еще? — сердито отвечал Нельсон.

— Дело в том, что в Пекине много центров, господин.

— Неужели?

— Да, — подтвердил рассыльный, не переставая улыбаться.

— Тогда мне в самый центральный центр, вы меня понимаете?

— Боюсь, что нет, господин. Вам известно название этого центра?

Нельсон начал соображать.

— Мне не в торговый центр, мальчик, — объяснил он, — я еду в центр города.

— Ах да… Вы хотите сказать, в центр.

— Вот именно.

— Я поймаю для вас такси.

Рассыльный поднял руку, и немедленно подъехала красная машина. Он объяснил шоферу, куда едет Нельсон, и тотчас же открыл ему дверь.

— Надеюсь, вам понравится, господин. Водитель отвезет вас на площадь Тяньаньмэнь. Вам это подходит?

— Спасибо.

Когда выехали на проспект, Нельсон увидел город высоких зданий, грязных конструкций из кирпича, цемента и стекла; эта панорама напоминала города Восточной Европы — он не бывал в них, но видел в кино, — бесцветные громадины, унылые многоквартирные дома, жуткая смесь грязи на тротуарах и надписей на стенах.

Чуть дальше, когда они повернули на другой проспект, показался красивейший буддийский храм и несколько дворцов в классическом китайском стиле — из серого кирпича, лакированного красного дерева, с крышами в форме пагод; над ними возвышались драконы, привставшие на тонких лапах, фарфоровые львы и змеи.

Оталора обратил внимание на старые, запущенные машины и подумал, что только с помощью чуда могли двигаться такие громадины из железа и резины — некоторые напоминали инсталляции современных художников-концептуалистов; он видел целое море двух- и трехколесных велосипедов, рикш, мопедов, трехколесных мотороллеров, мотоциклов с коляской… Это было настоящее царство велосипедистов, которые находились в самой гуще движения и были его полноправными участниками; они лавировали между грузовиками и автобусами, рискованно и вызывающе проезжали на красный свет, заезжали на пешеходные переходы и тротуары, не колеблясь занимали центральные полосы. Многие велосипеды были переоборудованы в небольшие повозки, приспособленные для перевозки всего, что только может взбрести в голову, — от электротоваров до стройматериалов… Таксист то газовал, то резко тормозил, не переставая сигналить, надавливая на клаксон сразу двумя руками, — казалось, он едет по африканской саванне.

Внезапно Нельсон сообразил, что они в пути вот уже сорок пять минут, и взглянул в карту. Он не мог поверить, что его гостиница расположена так далеко от центра. Может быть, это была проделка рассыльного — в отместку за иронический тон отправить Нельсона к черту на кулички? Ну, тогда посмотрим, кто кого. Он все припомнит этому сукиному сыну! Это только с виду, из-за смуглой кожи и разреза глаз, его можно принять за какого-нибудь филиппинца или вьетнамца, — на самом же деле в нем течет буйная индейская кровь! А понял ли шофер, куда ему нужно? Но поскольку общаться Нельсон не мог, он предпочел молчать. К тому же его все еще подташнивало, болела голова — не время возмущаться. «Они уже утомили меня, эти ублюдки», — сказал он про себя. Движение на улицах было похоже на кошмарный сон; каждый перекресток, который им приходилось пересекать, здорово напоминал большую рыночную площадь.

Машина затормозила, и он понял, что задремал. Поднял глаза и, увидев громадную площадь, лишился дара речи. «Я в Пекине, черт побери!» — воскликнул он, вылез из машины, завороженный, продолжал медленно брести следом за ней; наконец улыбающийся шофер остановил его и протянул листок, где была написана стоимость проезда. «Вечно что-нибудь низменное мешает насладиться счастливыми моментами!» — рассерженно сказал Нельсон про себя, оплачивая счет. Хотел было поторговаться, но цена была смехотворной, и он решил умерить свой пыл. И продолжал идти, на глаза наворачивались слезы. Сто лет назад отсюда уехал его дед, и вот теперь он сам оказался в этом городе. Сколько же сомнений, вопросов и страхов одолевали того молодого тридцатилетнего человека, дедушку Ху, который дал жизнь его отцу, а значит, и ему, Нельсону. Провидению было угодно направить его корабль именно в Перу, а ведь это могли быть и Соединенные Штаты, и Бразилия; на самом деле его семья была обязана своим появлением на свет курсу того судна, на которое взяли деда в качестве юнги. Того корабля, что прибыл в одни прекрасный день в порт Кальяо — именно по этой причине Нельсон родился перуанцем и занимается латиноамериканской литературой. Вот такие превратности судьбы.

На этих самых улицах, в окрестностях Запретного города, еще во времена императора, дедушке Ху приходилось ломать себе голову над тем, куда ему идти и что делать, приходилось искать совета. Сейчас Нельсон думал о том, что он никогда не знал истинной причины, заставившей деда покинуть Китай. Его отец, воспоминания о котором были смутными, — он умер, когда Нельсону было двенадцать лет, — тоже ничего об этом не знал. Он составил свой собственный образ деда, причем уже не мог точно вспомнить, был ли этот образ плодом его собственного воображения либо был навеян старой фотографией — она сохранилась в Куско, у бабушки, которая была гораздо моложе своего мужа. И когда Нельсон спрашивал ее о Ху, она отвечала: «Твой дедушка всегда говорил, что приехал в Перу для того, чтобы взять меня в жены». Черт, так почему же дед эмигрировал? Интересный вопрос. И без сомнения, первый, на который нужно искать ответ.