Желтые перчатки - Анна Дубчак

– Я хочу увидеть свою дочь. Бланш ревнует меня к прошлому. И я понимаю ее. Я боюсь, что стоит мне только увидеть Москву, вдохнуть ее воздух и прижать к груди Валентину, как я забуду Париж, а вместе с ним и Бланш… А она у меня хорошая. Мне будет жаль ее…

– Так вы согласны жениться на мне?

– Зачем?

– Понимаете, Патрик, мой покойный муж, составил свое завещание таким образом, что если я в течение двух лет после его смерти выйду замуж за русского, ко мне перейдут все акции южной железной дороги, которые до этого момента будут считаться собственностью мсье Дюбаска, его адвоката.

– Тогда непонятно, почему же вы ждали целый год? Вы бы могли уже на следующий день после похорон вскружить голову любому русскому, причем вдвое, а то и втрое младше вас, только лишь помахав у него перед носом завещанием вашего незабвенного Патрика. Скажите, он что, страдал старческим маразмом, раз составил такое завещание?

– Нет, я не замечала… Он был в ясном уме до самой последней минуты своей жизни.

– Но тогда вы что-то скрываете от меня. Где то препятствие, которое ваш муж имел в виду, когда искушал вас акциями железных дорог… Ну вышли вы замуж за русского, и что же дальше?

– У вас хорошая голова, мсье Борис. Все правильно. Ничего в этой жизни не дается нам просто так… Но я пока не могу рассказать вам все… Однако вы должны знать, что стоит вам только жениться на мне, как я сразу же перевожу на ваш счет в банке десять миллионов франков. А пятьсот тысяч вы получаете в день, когда объявите мне о вашем положительном решении. Все будет оформлено документально и при свидетелях.

– И вы мне ничего не расскажете о препятствии, из-за которого ваш брак с русским мужчиной, по мнению вашего Патрика, считался бы невозможным? Вы что, одноногая или наполовину состоите из искусственных органов?

– Нет, я настоящая и даже больше, чем вы можете себе это представить… – Она улыбнулась, показывая идеальной формы зубы («Фарфор», – подумал Борис). – Так вы подумаете над моим предложением?

– После свадьбы мне надо будет переехать к вам?

– Разумеется…

– А как же Бланш? Мы живем с ней уже три года.

– Она переедет сюда и будем жить вместе.

– Я предлагаю перейти к «Солнечному удару»… – Борис надел очки и раскрыл книгу. – Мы, кажется, остановились вот здесь… «Он отодвинул от себя ботвинью, спросил черного кофе и стал курить и напряженно думать: что же теперь делать ему, как избавиться от этой внезапной, неожиданной любви?»

– Постойте, скажите, что такое «ботвинья»? Это то же, что и шпинат?

Борис задумался:

– Я так думаю, мадам Эмма, что это то же самое, что и ботва…

– Ботва… Какое странное слово… Десять миллионов франков плюс содержание, полагающееся мужу Эммы Баланс…

***

Бланш поставила перед ним тарелку с дымящейся бараниной и сырную запеканку.

– Сколько лет твоей невесте? – спросила она, усаживаясь рядом и царапая вилкой клеенку. – Девяносто?

– Много, я думаю… Хотя выглядит она не так уж и плохо…

– Десять миллионов франков, говоришь? Что-то тут не так… Если честно, то я уже голову сломала над ее предложением. А ты?

– Я предпочитаю есть баранину и ни о чем не думать.

Мысленно он уже был в Москве. До отъезда оставалась всего неделя. Десять миллионов франков и Валентина, эти два понятия переплелись… Мозг отказывался размышлять над предложением Эммы. В конечном счете он был свободным мужчиной, а потому мог позволить себе все. И Бланш это знала, как догадалась об этом и Латинская. Его искушали. И ему нравилось это. Самое худшее, что Эмма могла с ним сделать, – убить его. Но в этом не было никакого смысла. В случае же, если она откажется заплатить ему эти пресловутые десять миллионов, он вернется к Бланш, которая безропотно поставит перед ним тарелку с едой и выпивку. И жизнь вернется в свое прежнее русло. Он также будет ходить в «Экспресс» и играть грустные мелодии Гершвина или Джоплина…

– Собери вещи, – вдруг сказал он, вставая из-за стола.

Бланш уронила чашку, и молоко разлилось по полу.

– Борис?!

– Завтра мы переезжаем в Булонский лес. Там хорошо, поверь, – он повернулся и нежно привлек к себе слегка располневшую за последние полгода Бланш. – Если ты не будешь устраивать сцен, а ты их просто не умеешь устраивать, то на те пятьсот тысяч франков, которые Эмма заплатит мне завтра за согласие, ты сможешь купить себе бордовую испанскую спальню, о которой мечтала…

– Но Борис?!

– А десять миллионов я подарю Валентине.

Бланш заплакала.

Валентина позвонила Кострову и попросила о встрече.

Это был небольшой частный ресторан на Берсеневской набережной.

Она не была уверена, что Сергей придет, слишком тяжела была нанесенная ему обида. Но когда Валентина увидела его входящим в зал, сердце ее забилось сильнее: она вдруг испугалась того, что он ей сейчас скажет.

Он выглядел, как всегда, безукоризненно, стильно, а румянец на щеках свидетельствовал о здоровом образе жизни. Больше того – он улыбнулся ей, как старой знакомой.

Сев за столик, Сергей внимательно посмотрел ей в глаза.

– Ну здравствуй?! – Это было полуприветствие, полувопрос.

– Сережа, – она протянула руку и, чуть не сбив маленькую вазочку с цветами, опустила ее на его руку, – прости меня, пожалуйста…

В ресторане и без того в этот обеденный час было безлюдно и тихо, но после ее слов им обоим показалось, что даже немногочисленные посетители и то замолчали, словно прислушиваясь к ним.

– Ты хотела меня видеть? Зачем? Кажется, ты вывезла все свои вещи… Скажи, ты ушла к нему? – он наконец-то сейчас узнает истинную причину ее побега со свадьбы.

– Нет, я ушла скорее всего к самой себе… Я же его не нашла… Да, впрочем, и не искала…

– Тогда почему же ты сбежала? Ты что, сошла с ума? Как ты могла так поступить со мной? – Костров словно опомнился, где и с кем он находится, и решил дать волю своим чувствам. В день свадьбы, после того как Валентина села в машину и уехала, он был уверен, что за рулем сидит по меньшей мере Невский или, во всяком случае, человек, имеющий к нему какое-то отношение: приятель, друг, водитель, кто угодно… И вдруг сейчас он узнает, что Невский здесь ни при чем…

– Понимаешь, я виновата перед тобой… Но поверь, что я питала к тебе самые искренние чувства, я привязалась к тебе, ты был прекрасным другом… и как мужчина ты был очень нежен… Мне трудно объяснить этот поступок, но ты должен знать, что дело здесь не только в тебе… Просто я, наверно, еще не созрела для брака. И я это поняла в тот момент, когда надевала свое свадебное платье… Ведь ты бы НЕ ДАЛ МНЕ ШИТЬ, а без этого я не могу…