Ночь борьбы - Мириам Тэйвз

малыш, мой обожаемый сообщник. Ты маленький, и ты должен научиться бороться».

– Спасибо, бабуля, – сказала я. – И еще разок, пожалуйста?

Бабуля откашлялась и снова прочитала письмо. Я делала пометки в своем новом блокноте. Когда бабуля закончила, она села и посмотрела на меня.

– Ну что?

Я попросила ее подождать минуту, пока я закончу свои заметки.

– Хорошо, – сказала я. – Спасибо. Это отличное начало! Однако мне любопытны несколько вещей.

Бабулин язык тела подсказал мне, что она делает вид, что переживает о том, что я могу сказать.

– Прежде всего, – спросила я. – Горд действительно размером с кумкват? И еще, что вообще такое кумкват? Кроме того, ты же не хочешь часто использовать грязно звучащие слова, не так ли? Потому что помни, бабуля, это письмо ребенку. Стоит ли упоминать грязные слова? Стоит ли выражать одобрение грязным словам в письме ребенку?

– А, – сказала бабуля. – Хм. Я это обдумаю.

– Спасибо, – сказала я. – Кроме того, возможно, ты могла бы уточнить, почему слово «кумкват» является грязным. И, конечно же, как я уже упоминала, объяснить, что это такое. На забывай про своих читателей, хорошо, бабуля? В данном случае про младенца.

– Ага, точка зрения принята! Сделаю, спасибо, – сказала бабуля.

– О, и еще, насчет десяти недель, – сказала я.

– Да?

– Это правда, что голова вдвое меньше тела?

– Ну, – сказала бабуля, – во-первых, Горду уже намного больше, чем десять недель, так что со временем тело начнет расти быстрее, чем голова, и все станет более пропорциональным.

– Потому что кому же захочется рожать монстра.

Я представила, как мама кричит: «Что это за хрень? Вы что, блин, шутите?» – сразу после того, как ей покажут Горда в больнице.

– Во-вторых, – сказала я, – я внимательно просмотрела свои записи. – Я улыбнулась, чтобы бабуля не волновалась. – Я ценю это твое сравнение домашнего ареста и заключения с запертым в утробе матери Гордом, но можно задать тебе вопрос, бабуль?

– Конечно-конечно.

– Разве ты под домашним арестом?

– Нет-нет, конечно, нет, – сказала бабуля.

– Потому что это письмо, – сказала я. – Обычно письма соответствуют действительности.

– А, – сказала бабуля. – Да. Тут ты права. Обычно соответствуют.

– Думаю, можно немного преувеличить, – сказала я бабуле, – особенно если в том, что ты говоришь, есть доля правды.

– Ну, – сказала бабуля, – в каком-то смысле я сравнила пребывание под домашним арестом с процессом старения.

Я остановилась и пристально посмотрела на бабулю. Она пристально посмотрела на меня. Я несколько раз моргнула:

– Достаточно справедливо. Вопрос снимается.

Бабуля, казалось, была очень рада этому.

– Но опять же, – добавила я, – всегда помни про своего читателя. Не стоит заменять ясность изложения изящными сравнениями.

– Да, – сказала бабуля. Она кивнула. – Ты права. Спасибо.

– Потому что, – продолжила я, – далее ты упоминаешь, что ты и читатель письма выйдете из заточения в одно и то же время. В середине июля.

– Да, – сказала бабуля. – Все правильно.

– Но если твое заключение – это, как ты объяснила, процесс старения, который ты сравниваешь с пребыванием под домашним арестом, и он тоже подходит к концу в середине июля, то о чем именно ты говоришь? Что в середине июля родится Горд и что в середине июля ты перестанешь стареть? Что именно это означает?

Бабуля улыбнулась мне. Она положила свою руку на мою.

– Ах, – сказала она. – Я вижу, к чему ты клонишь.

Она встала из-за стола, подошла к тому месту, где я сидела, и обняла меня. Она погладила мое сердце.

– Нет, Суив, – сказала она, – я не собираюсь умирать в середине июля. Или в ближайшее время!

Я обняла бабулю. Я не могла ее отпустить. В конце концов, мне пришлось, потому что я знала, что ей нужно сесть, что-нибудь уронить и отдышаться.

– Ну, – сказала я, просто чтобы подвести итоги. Я старалась не плакать. Разве можно редактору плакать на редакционной встрече? Она передала мне коробку бумажных салфеток, стоявшую на обеденном столе. Я высморкалась. Закашлялась. – Мне нравится следующее предложение в твоем письме, бабуля. Оно, конечно, очень, очень длинное, и ты используешь в нем слово «срать», но…

Бабуля прервала меня. Мне нужно помнить про моего читателя, сказала она. Который ребенок.

– Да, – сказала я. – В яблочко. И наконец, что означает это выражение, то, которым ты описала отца.

– Pilgering weiter, – повторила бабуля. – Да, я так его назвала.

– Что это значит?

– А на что, по-твоему, оно похоже? – спросила бабуля.

– Понятия не имею! Это даже не настоящий язык!

– Это настоящий язык, – возразила бабуля. – Просто не очень распространенный!

– На нем даже ничего не записано, – сказала я. – Он не настоящий!

– Не обязательно записывать вещи, чтобы они стали настоящими, – сказала бабуля. – Это значит «бродить с места на место». Принимать вещи такими, какие они есть. Ты заметила, что первая часть немного похожа на слово «пилигрим»?

Бабуля пыталась рассказать мне что-то о тебе в своем письме к Горду?

– Хорошо, бабуль, – сказала я. – Превосходная работа. Как я уже сказала, начало у тебя умопомрачительно хорошее.

Я привела в порядок свои бумаги и встала из-за стола.

– Пришло время Фактов? – спросила бабуля.

Я посмотрела на свой мобильник.

– Да! А что, у тебя есть какой-то факт?

– Ага, – сказала бабуля, – он про крокодилов.

– Классно! – сказала я. Я легла поперек пуфика. Я устала быть редактором. Бабуля рассказала, что крокодилы пережили эволюцию, вымирание и все такое прочее, потому что у них есть качество, которое делает их почти неистребимыми, а именно способность впадать в состояние, похожее на смерть. Я лежала на пуфике неподвижно и молчала. Через минуту бабуля сказала:

– Да, именно так.

Я вскочила.

– Сюрприз! Я жива.

Бабуля сказала, что очень благодарна за это. Она спросила, упоминала ли она когда-нибудь при мне своего старого друга Марка.

– Я так не думаю, – сказала я. – А кто он? Это тот парень, который провалился под лед на снегоходе?

– Марк Аврелий, – сказала бабуля. – Он знал толк в непостоянстве.

– Я не хочу знать толк в непостоянстве, – сказала я бабуле.

– Я понимаю, – сказала она. – Но дело в том, что ты все равно находишься в процессе понимания непостоянства, хочешь ты того или нет. Мы все в нем находимся.

Я встала, чтобы вскипятить воду для макарон.

– Я не могу лежать здесь вечно! – сказала я.

– Тебе знаком буддизм? – спросила бабуля.

– Нет, незнаком.

– Он начинается с того, что юная принцесса живет своей уютной жизнью и видит четыре знака. Она видит старуху, она видит больную женщину, она видит мертвую женщину, она видит святую женщину и понимает: «Эй, да я состарюсь, я заболею, и я умру!»

– Буддизм рассказывает о принцессе? – спросила я у бабули.