Ангел в петле - Дмитрий Агалаков

— Прошу вас.

— Благодарю, — усаживаясь напротив хозяина кабинета, ответил гость.

— Значит, у вас дело государственной важности? — мрачно усмехнулся редактор. — А я, знаете, люблю дела государственной важности, — он крутанулся в кресле слева направо и также проворно вернулся обратно. — Именно такие дела меня интересуют в первую очередь. Поэтому я вас внимательно слушаю…

Не один день Савинов готовился к этой речи. В поезде слова, точно взволнованные ветром морские волны, то и дело собирались в плотные гребни — дышащие грозой предложения, а те, в свою очередь, группировались в абзацы, полные смысла, важности, значимости, и вот уже текст, который все время видоизменялся, набирал новую силу, превращался в цунами — и накатывал, все сметая на своем пути. У Савинова даже голова заболела. Он бы слег от своих мыслей, серьезно занедужил бы, приехал в столицу разбитый, едва живой, если бы сосед по СВ, наблюдая за ним, вовремя не предложил бы ему коньяка. Они выпили, и сосед, главный инженер крупного завода, доверительно и сочувственно спросил: «На ковер едете? — понимающе кивнул. — Угадал? Я поначалу постеснялся спросить…» — «Угадали, — кивнул Савинов. — Еду правду-матку резать начальству. Не поверят — кирдык мне будет. А правда такая, что хуже некуда!». — «А иначе нельзя?» — сочувственно поинтересовался сосед. «Никак нельзя! — замотал головой Савинов, — от этой правды вся моя жизнь зависит!..»

И вот теперь ему предстояло воплощать свою идею в жизнь!

— Представьте, как бы поступил Наполеон, если бы знал, чем обернется для Франции и его собственной судьбы его же имперская политика? — спросил Савинов у редактора журнала. — Итог, которой выбросил его, как пустую бутылку, на остров Святой Елены?

Брови редактора поползли вверх:

— Вы это серьезно?

— Абсолютно. Как бы он поступил?

— Понятия не имею! — пожал плечами редактор. — Хотя вопрос, товарищ Савинов, интересный.

— А поехал бы в сенат Цезарь, знай, что там его дожидаются кинжалы Брута, Кассия и других республиканцев?

— Думаю, нет, — редактор избегал встречаться взглядом с пылким молодым человеком, точно стеснялся, смотрел между бровей. — Не дурак же был Гай Юлий лезть на ножи?

— Вот именно! А что бы сделали Романовы, узнай, как с ними поступят большевики в восемнадцатом году?

Хозяин кабинета все же решился зацепить взгляд загадочного посетителя.

— Что, собственно, уважаемый товарищ Савинов, вы хотите мне рассказать? — с кислой улыбкой спросил он.

— Мне известно будущее.

— Как это — будущее?

— Я знаю, что случится со страной через год, через два, через пять лет. Даже через десять. Я могу предостеречь от ошибок больших людей, крупных политических деятелей, самых высоких, подсказать, как поступить лучше…

— Вы хотите подсказывать генеральным секретарям Коммунистической партии Советского Союза, как им поступать? — спросил редактор, но уже другим тоном, без тени задора. — Это что, шутка такая? — Его лицо скисало на глазах. — Про Наполеона еще куда ни шло и про Цезаря тоже. А вот так шутить не надо, молодой человек, я говорю о партии. — Он предостерегающе замотал головой. — Лучше не стоит!

— Тем не менее это в моей власти, и результаты не заставят себя долго ждать. — Савинов ободряюще кивнул. — Верьте мне.

Лицо редактора озарила неприязненная догадка.

— Вы… экстрасенс?! — непроизвольно поморщился он.

— Нет, я больше, чем экстрасенс!

— А-а! — редактор сделал полукруг в своем кресле и вернулся на место. — Очень интересно, Дмитрий Павлович, очень! Прямо гром среди ясного неба! — он нарисовал еще четвертушку круга и ловко притормозил, вцепившись в край стола. — Ну а зачем я вам понадобился? Вам бы сразу в Кремль…

— Так меня там и ждали! Сами подумайте.

Хозяин кабинета стал очень серьезным:

— Это верно. Но вы бы попытались, Дмитрий Павлович. Смелость города берет! Потому что я, честно говоря, вам не помощник. У меня своя тематика — социальные задачи молодежи.

Савинов усмехнулся:

— Не верите мне. Ясно. Хотите, перейдем к делу?

— Хочу, — кивнул редактор, — но ваше время ограничено. Простите.

— Я знаю, кем уже очень скоро будете вы. Именно вы.

— И кем же я буду? — редактор, хоть и хотел отделаться от посетителя поскорее, не смог скрыть любопытства.

— Мне известно, что по своим убеждениям вы демократически настроенный человек. Так вот, вы — будущий лидер нового движения, оппозиционного коммунистической партии.

Редактор нахмурился, сжался в кресле. Стал даже немного меньше. Затем вновь торопливо провернулся по кругу. Теперь он смотрел прямо в лицо Савинова. Но не в глаза, не в глаза! Зато смотрел открыто. Его губы были растянуты в улыбке. Глаза так и сверкали! Они даже стали больше — раза этак в полтора.

— Как вы сказали, «демократически настроенный»? А как это? — И он вновь ловко провернулся. Это было такое редакторское па, как понял Савинов. Да еще обостренное на нервной почве. — Что это значит, простите: «демократически настроенный»? И вот это загадочное… «лидер…» — он не договорил.

Кажется, не решался.

— Это значит, что, случись в государстве перемены, вы бы первым поддержали их. Разве не так?

— «Перемены»? Вы сказали — «перемены»?

— Да. Я говорю о том новом движении, которое уже очень скоро почувствуется в обществе после апрельского пленума. Которое уже сейчас невозможно не ощутить…

— А-а, вот вы о чем… Да-да, пленум. Вот что, Дмитрий Павлович, м-мм, — он задумался, — мне будет интересно переговорить с вами, очень интересно, но… чуть позже.

Савинов усмехнулся:

— Не через год, надеюсь?

— Нет, что вы! Скажем, завтра. Вы… не москвич?

— Нет.

— А в столицу надолго?

— На несколько дней.

— Вот и хорошо. Завтра сможете подойти? Скажем, часа в два дня? Может быть, я что-нибудь и придумаю, а? Идет?

Савинов вздохнул: да, подписка на газету «Известия» из прошлой жизни ему бы точно не помешала. Он пожал плечами:

— В два так в два.

— Вот и отлично, — редактор живо поднялся со своего кресла, по-дружески выкинул руку. — Тогда до завтра, товарищ Савинов?

Поймав его пятерню, посетитель кивнул:

— До завтра.

Выйдя из редакции, Савинов подумал, что, в общем-то, нес околесицу и выглядел круглым дураком. Другие, совсем другие слова он должен был сказать этому человеку, который уже скоро сделает для себя главный в жизни выбор — прокладывать новые пути, выхватывая из времени все самое яркое, сенсационное, важное. Он знал, какими должны быть эти слова. Но он боялся их сказать. В каждом пророчестве так и вопила крамола и клевета. Отметь будущую заслугу генерального секретаря, как демократа, это будет выглядеть хулой на него, как на коммуниста. (Однопартийную систему пока еще никто не отменял!) Кто сейчас поверит, что пройдет всего ничего, и Нобелевский комитет даст премию Горбачеву за развал коммунистической империи? Фантастика! А назови политическую ошибку первого человека в стране, как руководителя-коммуниста и хозяйственника, тоже сядешь в лужу. Посвяти, к примеру, общественность в плоды его антиалкогольной программы. Сотни тысяч отравленных доморощенным пойлом, тысячи га вырубленных виноградников. Что ни скажи — все примут как хулу! Не говоря уже об одностороннем разоружении на радость великой Америке! И как же быть? Может, подождать годика два, пока все не утрясется? Не лезть на рожон? Подождать, пока не разложится все по полочкам, не расставится по местам? Не обретет более или менее определенные черты? Лед пока только трещит, но ледохода еще нет. Он впереди.