Ночной взгляд - Дарья Бобылева

А потом была пара тяжелых недель, заработалась так, что приходила домой, машинально гладила кошку, всыпала ей в миску треугольнички и падала спать, даже не посмотрев предварительно телевизор.

Как-то Галина Ефимовна проснулась от того, что кошка с отчаянным мяуканьем драла дверную обивку. Пришлось встать, указать кошке на недопустимость и опять прислушаться.

Звуки были все те же, женские вопли, кажется, нетрезвые, и «быр-быр-быр» в ответ. Доносились они все-таки явно снизу. Что-то хлопнуло, Галина Ефимовна вздрогнула.

– Отойди от меня! Отойди! – надрывно прокричал женский голос, чуть приглушенный перекрытиями.

«Быр-быр…»

– Пошел ты… га-а-ад!..

Галина Ефимовна, сонная и расстроенная, все же прониклась сочувствием. Где-то снизу кто-то явно заедал женский век.

– Га-а-ад!.. – еще раз, затихая, проныл высокий голос.

Кошка бросилась на дверь. Галина Ефимовна взяла ее под передние лапки, унесла к себе и долго успокаивала, гладила, чесала за ушком, пока кошка наконец не затарахтела. Крики внизу уже давно умолкли.

Если говорить честно, то регулярная соседская драма почти не мешала Галине Ефимовне спать. Кошка мешала больше. Поэтому вызвать полицию не позволяла совесть. К тому же – а как же поговорить сначала по-человечески, попросить… Может, они и не знают, что их так слышно. С соседями по подъезду Галина Ефимовна познакомиться еще не успела, знала только старичка с первого этажа, которому как-то помогла открыть дверь, и часто ездила в лифте с вежливой девушкой, явно непьющей, да и жила она на пятом, кажется, этаже.

Однажды ночью ее разбудили не звуки, а запах. Пахло приятно, и Галина Ефимовна еще сквозь сон начала вспоминать, как лет десять назад зашла как-то в церковь и тщетно просила Бога о ребеночке. У нее-то по женской части все было в порядке, это наверняка у мужа что-то барахлило – наверное, от пьянства. Молитвам ее не вняли, и с тех пор в церковь она больше не ходила, обиделась на такую вопиющую несправедливость…

Тут Галина Ефимовна наконец проснулась. В квартире отчетливо пахло горящими восковыми свечами – это она еще в полусне по ассоциациям определила безошибочно. И чем-то сладковатым, как в церкви. Напрягая слух, Галина Ефимовна разобрала в доносящемся снизу бурчании отдельные, еще с детства ей знакомые церковнославянские слова. Кто-то безостановочно, монотонно молился.

«Секта!» – замирая, подумала Галина Ефимовна.

Стукнула дверь.

– А-а-а!.. Га-а-а-ад!.. – яростно взревел женский голос, что-то загрохотало, всегдашнее ответное бурчание стало испуганным, запахло дымом.

– А-а-а!..

«Пожар!» – запаниковала одинокая жилица.

На кровать когтистым меховым комком метнулась кошка, прижалась к груди Галины Ефимовны, вцепилась в ночную рубашку и застыла, уткнувшись мордой в хозяйку в порыве какой-то некошачьей преданности. Галина Ефимовна встала, чувствуя прилив непривычной смелости и желание защитить испуганного зверька. Подняла стул и деликатно постучала в пол его ножками.

Голоса затихли. Дымом больше не пахло.

«Сволочи!» – подытожила мысленно Галина Ефимовна.

Легла и заснула.

Драма между тем продолжалась. И по-прежнему практически не мешала спать, лишая измученную кипящей внутри злостью, но деликатную Галину Ефимовну возможности позвонить наконец в полицию. Раздражал просто сам факт, сам факт того, что кто-то беспрепятственно шумел, жил какой-то бурной и явно несчастливой жизнью, даже не думая о том, что все это слышно другим. Галину Ефимовну с детства приучали думать о других, и хотя телевизор теперь утверждал, что это неправильно – надо быть ярким и существовать на полную, а другие пусть завидуют, – она не верила.

«Просто настало какое-то испорченное время», – думала стойкая Галина Ефимовна.

Кошка разодрала изнутри всю дверь и почти перестала есть свои треугольнички. Она похудела и смотрела на хозяйку осуждающе, хотя ночью постоянно прыгала на кровать и ластилась, пытаясь спрятаться под одеялом.

Галина Ефимовна просыпалась то под молитвы, то под исполненные ненависти крики внизу. Стучала стулом, топала и негодовала. Потом, освоившись и приободрившись от того, что никто не поднимался к ней скандалить, стала мстить за шум все громче и изощреннее. Роняла на пол кухонные табуретки. Маршировала по комнате.

– Ненавижу-у-у!.. – орали внизу, но это было адресовано не ей, а тому, бурчащему.

С утра Галине Ефимовне даже бывало стыдно за ночную месть. Но спросонья все люди пребывают в несколько измененном состоянии сознания.

Как-то после работы Галина Ефимовна оказалась в лифте с незнакомой старушкой. Настроение было плохое, и она принялась жаловаться ей на шумных соседей.

– А?! – оглушительно переспросила старушка и сдвинула с головы платок, пытаясь разобрать жалобы.

И вышла на десятом этаже, то есть она, получается, жила под буйной квартирой. Сама Галина Ефимовна обитала на двенадцатом.

Значит, старушке шумные соседи не мешали. Она их, наверное, и не слышала. Галина Ефимовна расстроилась – она надеялась, заручившись поддержкой кого-нибудь еще из страдающих жильцов, все-таки нажаловаться. В одиночку жаловаться было и боязно, и неудобно.

Еще через пару ночей крики внизу ее все-таки разбудили. У соседей происходило что-то из ряда вон выходящее. Стены гудели от грохота, женский голос надрывался, а мужской кричал так громко, что можно было наконец разобрать слова.

– Оставь ты меня-я-а-а-а!.. – рыдал он. – Не муча-а-ай!.. Высосала-ала-а-а!..

Галина Ефимовна застыла от страха, приподнявшись в постели. Наверное, теперь уже точно надо звонить в полицию.

– Не муча-а-а-ай!.. – глухие вопли вдруг напомнили Галине Ефимовне годы, прожитые совместно с так легко забывшимся мужем, который несколько раз, напившись, начинал тяжело и неуклюже драться. А она терпела, потому что хоть какой-то, да свой, и с утра будет плакать и клясться, что больше никогда.

– Га-а-ад!.. – визжал женский голос.

Галина Ефимовна лежала в темноте, глядя в потолок и дрожа. Надо было позвонить, надо было, только тело не слушалось, потому что где-то рядом, отделенное от нее лишь скорлупой перекрытий, происходило очень страшное. Галина Ефимовна понимала это безотчетно, всей пугливой душой перезрелой девочки.

Запахло горящими свечами. Голос невидимого соседа забормотал молитвы, монотонно, но слишком быстро, и скорость все возрастала и возрастала, это было слышно, хотя слова по-прежнему сливались в сплошное «быр-быр-быр».

Потом он умолк. И Галина Ефимовна, почти перестав дышать, уже даже как будто слышала, как потрескивают в тишине свечи.

– Ты что?!.. – взвился внезапно женский голос. – Ты-ы-ы… ты что-о?!..

Внизу что-то глухо шмякнулось.

– Не надо не надо не на-а-адо-о!.. – голос перешел в визг. – Оста-а-а…