Дурные дети Перестройки - Кир Шаманов

Девочки, когда заглянули в кухню, начали дрожать, мальчики насупились, я подавился смехом на грани блевотины от вони. Дима и Боря, проливая если не литры, то десятки и сотни граммов крови на пол, усиленно вливали в себя десятки и сотни граммов субстанции из большой чашки. Засралась иголка, с руки висят сопли свернувшейся комками крови, кровь затекает в рукав, но двигать рукой нельзя – можно сбить сменку, и тогда придётся искать вену заново… Напряжение и сосредоточенность на лицах, высочайшая концентрация всей композиции в одной точке. Димина футболка промокла полностью и валялась на полу как ветошь. Меня начала пугать отрешённость ребят и то, что кухня стала похожа на место жуткого преступления, если не на декорации фильма ужасов, а с нами куча малолеток. В какой-то момент я подумал, что если бы они вскрыли себе вены, крови было бы меньше.

Моё прощание стало поводом для Светы с подружкой увязаться со мной; пока курили на лестнице, они мне рассказали, что там, наверху, бывший парень одной из них. Оказалось, Лена и Света в меня почти влюбились, они взяли манеру мне звонить по чётным и нечётным. И как-то вдвоём, когда в кои-то веки мои родители уехали к кому-то на дачу, позвонили мне в дверь в два часа ночи, якобы убежали из дома и, вынося мне мозг, прятались и ебались у меня пару дней. Они не читали феминистской литературы, просто были большие подруги и, объясняя, что у них всё должно быть общее, жгуче мастурбировали друг дружку во все дырочки. Пожалуй, именно тогда я многое понял и прочувствовал про женщин такого, чего до этого и представить не мог. Меня это вдохновило.

* * *

Стоит отметить, что с Димой… То есть Дима постоянно проживал у родителей – тихой мамы и иудейского отца. Папа был неоднократно замечен за похищением пакетов с травой и последующим появлением в семье с красными глазами и в явно изменённом состоянии сознания. Отношения между домочадцами и Димой, и без того далёкие от безоблачных, окончательно испортились после истории с «кадилом». Камнем преткновения стало фамильное семейное серебро, которое Димин дед, Абрам Беккер, привёз с собой, когда бежал из коричневеющего Берлина, ещё в тридцатых – такова была семейная легенда, с которой Дима вырос.

Сначала Дима начал продавать книги из семейной библиотеки, которую папа кропотливо составлял застойными десятилетиями, сдавая полученные по почте газеты и журналы в макулатуру и покупая дефицитные книжки по талонам. Железная Димина логика – две книжки – пакет травы, снимала интеллигентские предрассудки. Когда папа обнаружил пропажу первой сотни томов, он закрыл оставшиеся книги в диван на навесной замок, который сам прикрутил к секции для белья, и спал на остатках растерзанной семейной библиотеки как дракон. Дима тогда, правда, научился вынимать стекло в закрытую комнату, и несколько раз раскручивал винты из уключин, на которых висел замок, брал книги и ловко прикручивал винты обратно, вновь и вновь нарушая заветы отца.

С серебром же вышла и вовсе водевильная трагикомедия. Однажды утром Дима зашёл ко мне, по-особому сияя и искря своими голубыми кристально ясными глазами. И молвил:

– Мы едем мутить два стакана дудок! – Волшебным ключиком, который откроет нам тайну клада, станет – «Фамильное Кадило из Чистого Серебра», которое Дима принёс в старушечьей авоське из узорчатой синтетики. «Чистого» повторялось с нажимом.

– Делалось в старину и такое чистое, что на нём даже клейма нету! О как!

Мне-то чего, ну кадило и кадило, хотя при рассмотрении оно, на самом деле, оказалось лампадкой для масляной свечки. Я не понял, откуда у Димы в еврейской семье «фамильное» православное серебро, но серебряное и серебряное – пошли менять. Приходим на ПарХач, общежитие на Пархоменко, к айзерам. Дима, оп-па, навострился, включил еврейскую жилку, так, мол, и так:

– Кадило серебряное за два стакана дудки мешаем.

– Кадыыыло? – недоумённо повторили хачики.

– Ну, это такая хуйня, которой попы на службе размахивают. Вот так, – толмачит Дима, доставая фирменным жестом кадило из авоськи, берёт его за цепочки и начинает махать им, аки пастырь ладаном.

– А, попы?!!! Ха-ха-ха!!! Дай-ко посматрэт, как им махат? – Хачик берёт и куражится с кадилом перед друганами.

– Кадило нэ, нахуй не нужно за два стакан, давай адын стакан, беру как серебряный лом.

– Нет, только два стакана, это фамильная вещь! Мой дед Абрам Бейкер привёз из Берлина в 1937-м.

– А вэт вай-вай-вайна в сыорак пиатом закончылосъ?

– Он еврей, от фашистов бежал, – гордо вскидывая голову, обиженно пробубнил Дима.

– Еслы он еврэй, зачэм ийэму православный кадило, он что, попа ограбыл? Что там ещё? Подстаканник? Ну, один стакан за всё!

– Давай полтора!

– Нет.

И Дима обиделся, национальная и семейная гордость не позволили ему отдать реликвии какому-то азербайджанцу всего за какой-то несчастный один стакан травы.

Поехали на «Фрунзенскую», там, как выяснилось в «Жёлтых страницах», был специализированный магазин, в котором принимали серебро на лом, определяли его состав и могли выяснить старину вещи. Дима датировал «кадило» семнадцатым, ну восемнадцатым веком, и цена в его понимании никак не могла быть ниже двух стаканов травы, «а то и килограмма!».

Однако, после проведённого химического анализа выяснилось, что это не серебро, а латунь, и датируется оно сотней лет максимум. Когда мы его принесли, на нас посмотрели так, что я понял – они вызовут ментов, видимо, подумали, что мы ограбили церковь или бабушку, такой был у нас с Димой вид.

Когда про кадило выяснилось, что хуйня это полная, а не фамильная ценность, и не стоит она ни два, ни даже один стакан травы, Дима поник. Сокрушительно разбивались какие-то идиллические семейные мифы, даже подстаканник с монограммой «А. Б.» тоже оказался не из серебра, а из латуни.

– Ты только никому не говори, что это не серебро!!! – шептал Дима, лихорадочно просчитывая в уме многоходовые алгоритмы… Хотя всё это происходило уже в процессе сверхскоростного возврата в общагу для срочной сдачи азербайджанцам кадила хотя бы за стакан. Но нужного азера не было, больше никому оно не понадобилось, и Дмитрий, расстроенный, волоча за собой авоську, побрёл домой.

Ещё на Ланском его поймал взбешённый папа:

– Ах ты, гад, украл святое!

– Дааа, хуйня это, а не святое, я проверить хотел.

Папа хватает авоську с кадилом и начинает бить ею Беккера, Беккер бредёт домой расстроенный, папа, копошась в авоське, идёт за ним. Я тоже расстроенный, ибо промотался в Димином безумии целый день.

* * *

Когда Дима уже плотняком влез на ширево, была предпринята вторая попытка впарить кадило, подстаканник с монограммой «А. Б.» и заодно «столовое серебро», которое мы не проверяли и которое «точно серебро», а всё это вместе дополнительно проходило под кодирующим названием «Антиквариат». Довольно выгодно он обменял фамильную тряхомудию на аж пять стаканов маковой соломы Лёне Па-Па-Парамонову. Лёня был такой же мажор-фетишист из нижней мальчишеской фарцы, как и Милок, только на пару лет постарше. Лёня фарцевал на Дворцовой иностранцам всякую хуйню типа советских значков на жевачки, шмотки и доллары. У него была дебильная привычка, как только видит знакомого человека в новых вещах, сразу лезть их трогать и прямо на нём смотреть мульки и ярлычки, выяснять, из какой страны вещь и настоящая ли. Беккер с Лёней учились в одном классе и дружили, подозреваю, что даже ебались иногда, уж больно закадычные друзья были.