Белеет парус одинокий - Валентин Катаев

Часов около девяти Гаврик уже шагал в город. Он нес на плечесадок с бычками. Можно было, конечно, переложить их в корзинку, но садок имелболее солидный вид.

Он показывал, что рыба совершенно свежая, живая, только чтоиз моря.

Дедушка остался дома чинить перемет.

Хотя Гаврику едва минуло девять лет, но дедушка легкодоверял ему такую важную вещь, как продажа рыбы. Он вполне надеялся на внучка.Сам понимает. Не маленький.

А на кого ж старику было еще надеяться, как не насобственного внучка?

С полным сознанием важности и ответственности порученияГаврик деловито и даже несколько сумрачно шлепал по горячей тропинке средипахучего бурьяна, оставляя в пыли отчетливые оттиски маленьких ножек со всемипятью пальцами.

Весь его сосредоточенный солидный вид как бы говорил: «Высебе там как хотите – купайтесь в море, валяйтесь на песке, ездите навелосипедах, пейте возле будки зельтерскую воду, – мое дело рыбацкое – ловитьбычков на перемет и продавать их на привозе, остальное меня не касается».

Проходя мимо купальни, где над окошечком кассы виселазамурзанная черная доска с надписью мелом «18°», Гаврик даже презрительноусмехнулся: до того противно было ему смотреть на белотелого толстяка сплаточком на лысине. Толстяк, заткнув пальцами нос и уши, окунулся в глинистую прибрежнуюводу, не отходя от спасательного каната, обросшего зеленой бородой тины.

Подняться на обрыв можно было двумя способами: по длинному,пологому спуску в три марша или по крутой, почти отвесной деревянной лестнице сгнилыми ступеньками.

Нечего и говорить, что Гаврик выбрал лестницу.

Поджав губы, мальчик быстро заработал ногами. До самоговерха он добежал, ни разу не остановившись передохнуть.

Пыльный, но тенистый переулок вывел его мимо «Заведениятеплых морских ванн» к юнкерскому училищу.

Тут уж был почти совсем город.

По Французскому бульвару, в тени пятнистых платанов,тащилась в Аркадию открытая конка. Со стороны солнца она была занавешенапарусиной. С задней площадки торчал вверх пучок бамбуковых удочек с поплавками,наполовину красными, наполовину синими. Три бодрые клячи щелкали подковами помелкому щебню. Визжал и ныл на повороте тормоз.

Будка квасника особенно привлекала внимание мальчика. Этобыл рундук под двускатной крышей на двух столбиках. Снаружи он был выкрашензеленой масляной краской, а внутри – такой же густой и блестящей – белой.

Сам квасник являл собою вид такой непревзойденнойпраздничной красоты, что Гаврик каждый раз, как его видел, не мог неостановиться на углу в порыве восхищения и зависти.

Гаврик никогда не задумывался над вопросом, кем ему быть,когда он вырастет и станет взрослым. Особенно нечего выбирать. Но уж есливыбирать, то, разумеется, квасником.

Все одесские квасники были нарядные и красивые, как накартинке.

А этот в особенности. Ни дать ни взять – Ванька-ключник.

И точно. Высокий купеческий картуз тонкого синего сукна,русые кудри, сапоги бутылками. А рубаха! Господи, да такую рубаху только инадевать что на первый день пасхи: блестящая, кумачовая, рукава пузырями,длинная – до колен, со множеством синеньких стеклянных пуговичек!

А поверх рубахи – черный суконный жилет с серебряной часовойцепочкой, вдетой в петлю серебряной палочкой.

Один вид его пламенной рубахи вызывает в человеке желаниенапиться холодного квасу.

А как он работает! Ловко, споро, чисто…

Вот подходит покупатель:

– Дай-ка, милый, стаканчик.

– Какого прикажете? Кислого, сладкого? Сладкий копейкакружка, кислый – на копейку две.

– Давай кислого.

– Извольте-с!

И тут же мигом одна рука проворно отдирает за кольцо круглуюкрышку рундука и лезет в глубокий ледяной сумрак за бутылкой, в то время какдругая вытирает тряпкой и без того сухой белый прилавок, полощет в ведрегромадную литую кружку с жульническим толстым дном, щегольски переворачиваетэту кружку и со стуком ставит перед покупателем.

Маленький штопор вонзается в пробку. Бутылка, зажатая междусапог, стреляет. Рыжая пена лезет из горлышка длинными буклями.

Молодец опрокидывает бутылку над кружкой, наполняя ее начетверть желто-лимонным квасом и на три четверти пеной.

Покупатель жадно сдувает пену и пьет, пьет, пьет… АВанька-ключник уже лихо вытирает стойку и смахивает мокрую копейку с орлом вжестяную коробочку из-под монпансье фабрики «Бр. Крахмальниковы».

Вот это человек! Вот это жизнь!

Конечно, Гаврику ужасно хотелось выпить квасу, но не былоденег. Может быть, на обратном пути, да и то вряд ли. Дело в том, что хотябычков и было в садке сотни две, но торговке, которой всегда продавали улов,дедушка сильно задолжал. Он взял у нее на прошлой неделе три рубля на пробки икрючки для перемета, а отдал всего рубль сорок пять. Так что оставалось большечем полтора рубля долгу – деньги громадные.

Хорошо, если торговка согласится удержать не всё. А есливсё? Тогда дай бог, чтоб осталось на мясо для наживки и на хлеб, а уж о квасенечего и думать!

Гаврик сплюнул совершенно так же, как это делали взрослыерыбаки, когда их одолевала забота.

Он переставил садок с одного плеча на другое и отправилсядальше, унося в воображении нарядный образ Ваньки-ключника и душистую прохладукислого кваса, которого так и не попробовал.

Дальше шел уже настоящий город, с высокими домами, лавками,складами, воротами.

Все было испещрено сквозной тенью акаций, светившихсязелеными виноградинами листьев.

По мостовой тарахтел фургон. Пестрая тень неслась сверхувниз по лошадям в высоких немецких хомутах, по кучеру, по белым стенкам снадписью: «Завод искусственного льда».

Шли кухарки с корзинами. По ним тоже скользила тень.

Собаки с высунутыми языками подбежали к специальнымжестянкам, прикованным к стволам деревьев. Задрав хвост бубликом, они лакалитеплую воду, чрезвычайно довольные одесской городской управой, позаботившейся отом, чтобы они не бесились от жажды.

Все это было хорошо знакомо и малоинтересно.