Один шаг между жизнью и смертью - Андрей Воронин

– Угу, – сказал Юрий, рассеянно вытирая о брюки испачканные золой пальцы.

– Вот, – продолжал разглагольствовать Арцыбашев, для надежности придерживаясь за край каминной полки. Ему было горячо, но схватиться поблизости было больше не за что, кроме коварного чучела рыцаря, и он терпел, лишь изредка почесывая под мышкой, как одолеваемая блохами обезьяна. – Вот видишь! Ну поперли тебя из твоей разлюбезной армии, так что же теперь – конец света?

– Ну почему же обязательно конец света? – задумчиво сказал Юрий, выпуская в камин длинную струю подсвеченного огнем дыма.

– А потому, что ерунда получается! – немного агрессивно заявил Арцыбашев. – Этот твой таксопарк – разве место для тебя?! С твоими способностями, с твоим характером.., с твоим, черт возьми, аттестатом! Очухайся, Филарет, посмотри вокруг! Ты что лимитчик, который ишачит за прописку?

– Мой аттестат был так давно, – без тени сожаления сказал Юрий.

– Да и характер…

– Что ты знаешь про мой теперешний характер?

– Да пошел ты, – сказал Арцыбашев и от души сплюнул в огонь. В камине зашипело.

– Женя, – предостерегающе сказала позади Лена, но Цыба только отмахнулся.

– Вот все вы так, – с непонятной горечью сказал он и, взяв с каминной полки бутылку, посмотрел сквозь нее на огонь. Водки в бутылке оставалось всего ничего, граммов сто или и того меньше. Цыба протяжно вздохнул и со скрупулезной точностью разлил остатки “эликсира вдохновения” по бокалам. – Все вы так, – повторил он, – романтики великих строек, комсомольцы-добровольцы. Бегаете, кричите, отстаиваете высокие идеалы, учите нас, грешных, как жить и к чему стремиться… А как только приложит вас жизнь мокрой доской по морде, вы сразу в кусты – баранку где-нибудь крутить, дерьмо за кем-то разгребать и шипеть на тех, кто этой передолбанной жизни не боится, а держится у нее на хребте, даже когда силы кончились.

Он замолчал и резко выплеснул в рот водку.

– Ого, – сказал Юрий, вертя перед лицом свой бокал, – вот это речь. Честно говоря, раньше ты шутил помягче.

– А я и не думал шутить, – заявил Цыба. – Ленка правильно сказала, здоровенный ты стал, как шкаф. Как старый шкаф, до отказа набитый всяким старьем. Никак ты, братец, не поймешь, что время шуток давно кончилось. Некому теперь с тобой шутить, да и некогда.

– А тебе не кажется, что перед тем, как решать глобальные вопросы, стоило бы проспаться? – спросил Юрий, которому эта лекция уже начала надоедать, тем более что Цыба был прав во многом, если не во всем.

– Это тебе надо проспаться! – Цыба грохнул кулаком по мраморной каминной полке и затряс ушибленной кистью. – Я после литра водки трезвее, чем ты после двухнедельного воздержания!

– Может быть, – сказал Юрий, глядя в огонь. – Очень может быть. Только не надо орать. И вообще, чего ты взъелся?

– Дурак ты, Филарет, – неожиданно грустно сказал Цыба. – Он еще спрашивает, чего я взъелся… Ты мой друг, понял? Ты Чарли Чаплина по телеку видал? А себя в зеркале? Не улавливаешь сходства? А я улавливаю, и мне это сходство активно не нравится, потому что его не должно быть, а оно есть. И я, мать твою, сделаю так, чтобы оно пропало, как бы ты ни брыкался!

– Ладно, – сказал Юрий и встал, стараясь не слишком налегать на больную ногу. – Спасибо за угощение. Приятно было с вами повидаться, ребята, но пора и честь знать…

Он не договорил, потому что Арцыбашев вдруг резко согнулся пополам, словно в живот ему всадили пулю из снайперской винтовки, сунулся головой прямо в пышущий жаром камин, издал мучительный горловой звук, и его обильно вырвало на угли. Из камина шибануло кислым паром. Цыба отшатнулся и непременно рухнул бы прямиком на стоявшего позади него жестяного болвана, если бы Юрий в последний момент не подхватил его под мышки.

– Опять травишься, – проворчал он, оттаскивая обмякшее тело банкира Арцыбашева подальше от огня и с помощью Лены укладывая его на диван. – Сто раз тебе говорил: не можешь пить – не переводи продукт. Эх ты, Цыба…

* * *

– Уф, – сказал Юрий, стащив со своего приятеля брюки и бросив их на спинку стула. – Потяжелел наш Цыба. Раскормила ты его, Алена. Смотри-ка, это что же у него – брюхо, что ли?

– Это имидж, – не открывая глаз, невнятно произнес Арцыбашев. – Банкир и брюхо.., близнецы-братья.

– Спи, банкир, – устало сказала Лена, укрывая его одеялом.

Юрий отвернулся. Почему-то смотреть на то, как она укрывает одеялом пьяного Цыбу, было неловко, словно он подглядывал в окно спальни. Кроме того, это зрелище причиняло ему смутную глухую боль, в которой он не хотел признаваться даже себе.

– Да, – спохватившись, сказал он и полез в карман брюк. – Тут твой банкир меня вчера облагодетельствовал, насовал полные карманы капусты… Вот, здесь все.

Лена вздохнула.

– Знаешь, – сказала она, – в чем-то главном Женька все-таки прав. Ты неизлечим.

– Точно, – неожиданно ясным голосом сказал с кровати Цыба. – Он дурак, а это у нас пока не лечат. Костюм себе купи, а то ходишь, как этот… Деньги потом отдашь, если у тебя в одном месте свербит… Заработаешь и отдашь. Беспроцентный заем.., бессрочный.., первый транш…

Его слова постепенно перешли в глухое бормотание, а затем в полновесный храп.

– Спит, – сказала Лена.

– Спит, – подтвердил Юрий. Он стоял посреди роскошной Цыбиной спальни, сжимая в кулаке мятый ком зеленых бумажек. Нерешительно повертев деньги в руке, он сунул их в карман, решив, что заем – это все-таки не подачка. Конечно, за выпады в адрес его старого костюма любой на месте Цыбы уже пять раз попал бы в больницу, но это же был Женька Арцыбашев, которого во все времена легче было убить, чем заставить замолчать. Женька, которого он знал всю свою сознательную жизнь и который, начав говорить, никогда не мог остановиться.

Они тихо вышли из спальни и остановились в непроглядно густой тени винтовой лестницы, которая плавными витками уходила к далекому, как небо со дна колодца, потолку гостиной.

– Сто лет тебя не видела, – чуть слышно сказала Лена.

Юрий промолчал. Нужно было уходить, и было совершенно невозможно вот так просто повернуться и уйти, чтобы, очень может статься, потерять ее из виду еще на восемнадцать лет, а может быть, и навсегда.

– Давай выпьем, – после долгой паузы предложила она и первой двинулась к столику у догоравшего камина.

Квадратная кирпичная пасть тускло светилась в темноте, чуть разжиженной проникавшим с улицы светом фонарей. Юрий наклонился, нашарил в стойке два последних полена и бросил их в это красноватое свечение – зажигать свет ему не хотелось. Огонь лениво лизнул пятнистую кору, стало немного светлее. Лена подала ему бутылку с торчавшим из пробки штопором – ту самую, которую так и не открыл до конца Цыба. Юрий выдернул пробку, раздался характерный негромкий хлопок. Лена уже держала наготове бокалы. Вино рубиновой струей потекло из темного горлышка бутылки.