Пищеблок - Алексей Иванов

– Тебе же будет лучше, Лагунов, – шептал Лёва. – Этого все хотят, только сами не знают…

Валерка молчал. Где-то вдали на Волге загудел теплоход.

Лёва ещё посидел возле Валерки, а потом поднялся. Шлепки босых ног удалились к окошку – туда, где находилась кровать Лёвы. Звякнула сетка.

Валерка лежал, глядя в полог вытаращенными глазами. Нет, это был сон. Это был сон. Утром заиграет горнист, и морок развеется без следа!

Утро выдалось таким безмятежным, что в ночной кошмар невозможно было поверить. Валерка не сразу и вспомнил о нём. Зевая, он сидел на своей койке и глядел в окно. На улице плавала голубая рассветная дымка, и в ней среди вертикалей сосновых стволов рассеивались косые лучи восходящего солнца. В палате суетились пацаны в трусах и майках: бренчали вещами в тумбочках, ругались, заправляли постели, натягивали штаны. Из коридора доносился занудный призыв Ирины Михайловны:

– Умываться, чистить зубы! Умываться, чистить зубы!..

Кошмар медленно восстановился в памяти Валерки и неохотно развернулся во всех подробностях. По спине у Валерки побежали мурашки. Неужели ночью он видел, как Лёва пьёт кровь? Нет, это был сон, а не явь!..

Славик Мухин, как всегда чем-то недовольный, ожесточённо расчёсывал руку – то место, куда в кошмаре впивался Лёва. На руке краснели пятна комариных укусов. Лёва тоже сидел на койке. Он был разлохмачен и печален. Он зачем-то повязал пионерский галстук, хотя в лагере, в отличие от школы, галстук требовали надевать только на торжественные мероприятия.

– Нафиг ты весь напионерился? – удивился Гурька.

Лёва тяжело вздохнул.

– Вы, пацы, плохо в футбол играете, потому что не слушаетесь меня, – сообщил он. – Руслан Максимыч смотрел нас вчера и сказал Игорю Санычу, что надо капитана сменить. Гельбича назначить, он же знаменосец отряда.

Пацаны дружно взвыли, возмущённые не столько низложением Лёвы, сколько попранием достоинства своей палаты.

– Да мы Гельбастому этот флаг в жопу запинаем! – пообещал Гурька.

Лёву это не порадовало. Он сидел, устало уронив руки, и в его позе читалась обречённость. Венька Гельбич – человек высокопоставленный, а Лёва Хлопов – кто он? Простой труженик футбольного поля.

– Я не сдамся, – сурово пообещал Лёва. – Гельбич не хочет знаменосцем быть, не ценит чести. А я буду как настоящий пионер. Может, тогда Игорь Саныч передумает про Гельбича. Пацы, есть у кого пионерский значок? А то я свой дома забыл. Дайте поносить, пожалуйста.

– У Титяпы есть, – тотчас выдал Гурька.

– Нету у меня! – завертелся Титяпкин.

– Есть! Ты его Бекле на бритвочку хотел поменять!

Если честно, пионерский значок даже в лагере не имел особой ценности. Иголки, бельевые резинки, спички, гильзы, стержни от ручек, мотки цветной проволоки, магниты из электромоторчиков – это были богатства, не говоря уж о таких сокровищах, как ножик, лупа или олимпийский рубль. Обмен значка на бритвочку был выгодной сделкой, и Титяпу можно было понять.

– Он сказал «пожалуйста»! – закричал Титяпкину Колька Горохов. – Волшебное слово! Обязан исполнять!

– Я же твой друг, – Лёва посмотрел Титяпкину в бегающие глаза.

– Чё сразу друг-то? – обиделся почти сломленный Титяпкин.

– У меня есть значок, – тихо сказал Лёве Юрик Тонких. – Я тебе дам.

Юрик полез в свою тумбочку.

В расписании дня это время было снабжено стихами: «Убери постель, умойся, на зарядку быстро стройся!». Общая умывалка находилась на улице: два ряда жестяных раковин и две трубы с кранами – для мальчиков и для девочек. Вода была только холодная. Под строгим взглядом Игоря Саныча мальчишки чистили зубы, тёрли физиономии и сверлили пальцами в ушах.

– Пацы, угадайте загадку! – сплёвывая зубную пасту, предложил Лёха Цыбастов. – Волосатая головка за щекой летает ловко – чё это?

– Отвали! – сердито ответили Цыбастышу. – И так все знают!

Умывание, конечно, взбодрило, но ещё больше взбодрила зарядка. По лагерной трансляции играла энергичная гимнастическая музыка, и диктор красивым голосом говорил: «Руки на поясе, ноги на ширине плеч. И-и-и раз, и-и-и два! И-и-и раз, и-и-и два!» Ирина Михайловна на зарядку не являлась – все понимали, что она стесняется своих толстых титек, прыгающих при упражнениях, – и зарядку проводил Игорь Саныч. В его модном, но слегка одичавшем причесоне торчало перо из подушки. Зарядку пионеры делали под соснами у корпуса. Мимо по аллее пронеслась Свистуха; под мышкой у неё торчало свёрнутое знамя, которое должны поднять на утренней линейке.

– Чего такие сонные? – задорно крикнула Свистуха.

Потом отряд построился парами – девочки впереди, мальчики позади, – и Ирина Михайловна возглавила шествие на линейку.

– Речёвку… начи… най! – скомандовала она.

– Мы шагаем дружным строем! – в такт шагам привычно заорали все. – Мы весёлые герои! Потому что наш отряд побеждает всех подряд!

А Гурька и Титяпкин в лад с общей речёвкой орали собственную:

– Шли какашки по дороге, увидали чьи-то ноги, убежали в тубзалет – жопа есть, бумаги нет!

Пацаны ухмылялись. Забавно было, что Гурька с Титяпой вопят такие хулиганские слова во весь голос – а вожатые ваще не слышат, как тупари.

На линейке Валерка смотрел, как в небо поднимается красный флаг, и почему-то снова вспомнил ночной кошмар про Лёву-кровопийцу. Наверное, потому что красный флаг – цвета крови. Но эта кровь, кровь борцов, пролита за счастье людей. Под таким флагом не может случиться ничего плохого.

После утренней линейки отряд отправился на завтрак.

– Пацы, давайте Гельбича накалывать, – шагая в строю, предложил неугомонный Гурька. – Фиг ли его на футболе капитаном сделают?

Лёва принял смурной вид человека, наказанного незаслуженно.

– Давайте! – обрадовался Горохов и тотчас позвал: – Эй, Гельбич!

– Чего? – обернулся Венька.

– Ничего! – радостно объявил Колька. – Проверка слуха!

– Гельбич, у тебя какой рост? – спросил Титяпкин.

– Метр шисят, – гордо ответил Гельбич.

– Хорошая палка говно мешать!

– Соси банан! – сердито ответил Гельбич.

Пацаны заржали – даже Валерка и Юрик Тонких. Не смеялись только Славик Мухин, который с подъёма был мрачный, и Лёва.

– Не надо, пацы, – поморщился Лёва, поправляя галстук. – Нехорошо.