Шлиман - Моисей Ликманович Мейерович

это время нельзя было пробежать больше четырех с половиной – пяти километров, а Бунарбаши гораздо дальше от берега.

Кроме того, Гомер говорит, что возле Трои было два подземных ключа – один горячий, а другой холодный. В окрестностях же Бунарбаши обнаружено больше сорока ключей, причем у всех одинаковая температура воды – семнадцать с половиной градусов.

Наконец, множество поисковых шурфов, заложенных в окрестностях Бунарбаши и ничего не давших, убедили автора, что в этом месте никогда не существовало крупного доисторического города, достойного имени Трои. Троя должна была находиться в другом месте. И автор это место называл.

Холм Гиссарлык как нельзя лучше соответствовал гомеровским данным. Он находился в пяти километрах от моря, являл собою естественное укрепление, перед ним расстилалось обширное пространство, несомненно бывшее полем сражения ахеян и троянцев. Самый холм расположен так, что Гектор, преследуемый быстроногим Ахиллом, легко мог обежать вокруг города, в то время как пересеченные окрестности Бунарбаши исключают возможность такого бега.

Для тех, кто еще сомневался, автор приводил результаты раскопок, сделанных американским вице-консулом в Дарданеллах Франком Кальвертом. Кальверту принадлежала небольшая часть Гиссарлыка (владельцами большей половины холма были два турка). В поисках каких-нибудь ценных древностей Кальверт стал рыть на откосе холма и наткнулся на большую каменную стену. Встретившись со Шлиманом, Кальверт высказал предположение, что Троя в действительности находилась на Гиссарлыке. Но Шлимана уже не нужно было убеждать в этом: для него вопрос был решен, тем более что древняя традиция подтверждала эту теорию.

Согласно преданию Александр Македонский посетил Трою во время своего персидского похода. Найдя город в развалинах, он приказал своему наместнику Лисимаху восстановить город во всем его великолепии. Через несколько столетий римляне вновь отстроили город, назвав его Новый Илион.

Шлиман нашел на поверхности холма следы строений и усмотрел в них доказательство того, что именно на Гиссарлыке был построен Новый Илион. Но нужно было еще доказать, во-первых, что и город Лисимаха находился тут же и, во-вторых, что Александр не ошибся и отстроил город действительно на месте древней Трои. Кусок стены, найденный Кальвертом, был доказательством первого. Второй тезис можно было доказать, срыв до основания весь холм, в котором, несомненно, погребены руины священной Трои гомеровской эпохи.

В книге Шлимана перечислялись авторы, с которыми он не был согласен в установлении места Трои. Список начинается со Страбона и Димитрия из Скепсиса и кончается современными исследователями – Ганом, Фоурхгаммером и Николаиди.

Интересно, что большая часть выступлений против книги Шлимана содержала не критику его утверждений, а насмешки над его слепой верой в Гомера, в предание, в вещественность легенд. Высмеивали его самонадеянное «я»: вся книга подчеркнуто написана от собственного имени. Высмеивали его детское увлечение сказками. Он спал в Троаде на сырой земле, подложив под голову томик Гомера, потому что это была гомеровская земля. Он пил воду из невыносимо грязной болотистой речонки Мендересу, потому что это был гомеровский Скамандр.

В довершение всего к книге было приложено довольно напыщенное предисловие на десяти страницах, где автор вкратце рассказывал свою биографию – от детского увлечения рассказами о Гомере до благородного решения посвятить остаток своих дней археологическим исследованиям.

Шлиман заранее знал, что его книгу ожидает враждебный прием. Во всех солидных университетах над нею будут смеяться. Не оставалось ничего другого, как обратиться в Росток. Древний, но впавший в нищету и бесславие Ростокский университет едва ли будет так придирчив.

Расчет оказался верным. В Ростоке прочитали книгу, прочитали автобиографию Шлимана, написанную по-древнегречески, не поверили ни одному слову относительно существования Трои, но присудили автору степень доктора философии «в знак признания его трудов на археологическом и топографическом поприще».

Больше Шлиману ничего не нужно было: не для того он посылал книгу в Росток, чтобы убедить в своей правоте университетского референта профессора Бахмана, а чтобы иметь возможность в будущем говорить с профессиональными учеными как равный с равными.

«Господин доктор Шлиман» – это уже звучало солидней, чем «Анри Шлиман из Санкт-Петербурга».

Чтобы окончательно порвать с прошлым, оставалось развестись с женой.

Это было неизбежно. Пятнадцать лет он был связан с женщиной, и оба остались взаимно чужими. Дети росли недоучками – маменькины дети. Отца они не любили. Екатерина не хотела уезжать из Петербурга. Шлиману же там нечего было делать.

Но развод был труден. Екатерина не хотела и слышать о нем. Оснований для церковного развода не было. Гражданского развода в России не существовало.

Тогда Шлиман вспомнил, что он гражданин Соединенных Штатов Америки. Это был выход.

Перед отъездом в Америку он написал письмо в Афины, Вибосу – поразительный образец чисто шлиманской восторженной откровенности, детской хитрости, деловитости и беспомощной наивности. Вот это письмо, отправленное из Парижа в феврале 1869 года:

«Дорогой друг, посылаю вам мою книгу «Итака, Пелопоннес и Троя». Прошу вас, дайте переплести, затем оставьте себе один экземпляр, а другой передайте в университет. Посылаю вам стофранковый чек на Париж, чтобы заплатить переплетчику. Что останется, раздайте беднякам моего возлюбленного города Афин.

Дорогой друг, не могу передать, как я люблю ваш город и его обитателей. Клянусь вам памятью моей матери, все мои думы направлены на то, чтобы сделать счастливой мою будущую супругу. Клянусь вам, она никогда не будет иметь повода для жалобы, я буду ее носить на руках, если она будет добра и исполнена любви. Здесь я постоянно вращаюсь в обществе умных и красивых женщин, которые охотно проявили бы ко мне расположение, если бы знали, что я думаю о разводе. Но, мой друг, плоть слаба, и я боюсь влюбиться в француженку и снова стать несчастным. Поэтому я прошу вас к вашему ответу приложить портрет какой-нибудь красивой гречанки. Можете купить его у фотографа. Этот портрет я буду постоянно носить в бумажнике и этим защищать себя от опасности жениться на ком-либо, кроме гречанки. Но если вы пошлете мне портрет девушки, которую выбрали мне в жены, – тем лучше!

Я заклинаю вас: найдите мне жену с таким ровным, ангельским характером, как у вашей замужней сестры. Пусть она будет бедна, но образований, она должна быть воодушевлена Гомером и возрождением моей любимой Греции. Безразлично, знает ли она иностранные языки. Но она должна быть греческого типа, с черными волосами, и по возможности красива. Но мое главное условие – доброе и любящее сердце! Может быть, вы знаете какую-нибудь сироту, например, дочь ученого, вынужденную служить гувернанткой, которая бы обладала этими добродетелями?

Мой друг, я открываю вам свое сердце, как на исповеди. У меня нет никого на свете, кому я мог