"Абрамсы" в Химках. Книга третья. Гнев терпеливого человека - Сергей Анисимов

Он затянул ремни разгрузки, затем закинул лямку укладки на левое плечо и тщательно расправил толстую тканевую полоску. На другое плечо привычно лег ремень автомата. Гранатная сумка, ножны со штык-ножом, вторые ножны – с финкой. Николай не любил понтовые «Катраны», которые носили почти все разведчики; старый нож с наборной рукояткой из разноцветных пластмассовых колечек его вполне устраивал. А без штыка он не ходил даже до ветру: это был его талисман, его жизнь. Попрыгал: вроде бы ничего не звенело и не брякало. Улыбнулся.

– С Богом, родной. Храни тебя Господь.

Он коротко склонил голову, и годящаяся ему в тетки женщина коротко поцеловала его в лоб.

– Спасибо, Юль. До встречи.

Та коротко всхлипнула, но в этот раз промолчала. Всунула в подставленную ладонь ремешок сферы.

За окном уже собиралось светать. Именно не светало еще, а только собиралось, но это уже чувствовалось. В невидимой дали заливалась какая-то ночная птаха, с чувством выдавая трели и коленца. Вроде бы не повторяющиеся.

Он не торопясь дошел до угла барака и остановился, давая глазам привыкнуть. На фоне совершенно темного еще неба проявились несколько еще более темных силуэтов.

– Пык-пык?

– А то ж…

Они сошлись вплотную. Комвзвода узнавался даже сейчас, когда его лицо было просто серым пятном: по пластике, по манере движения. Ничто его не берет.

– Здорово, мужики.

Короткие, простые рукопожатия. Подходящие с трех сторон люди, пахнущие мужским потом, оружейной смазкой, кожей и железом. Пахнущие застарелой, глубоко въевшейся в ткань и кожу кровью. Николай знал, что он сам совершенно точно пах именно этим, и ничем это было не вывести. Может, потому его и не любили женщины. Плевать.

– Лазо, ты курил, что ли?

– Что ты, командир, как можно? Ребята рядом курили, да и давно уже…

– Смотри мне! Губы порежу!

– Не буду, командир. Никогда не буду.

– Младлей Сивый!

– Я!

– Чем ты там звякаешь? Шпорами? Тебя подковать?

Короткое молчание, парный стук: парень дважды подпрыгнул, и где-то на нем действительно что-то звякнуло.

– Виноват, товарищ старший лейтенант. Щас поправлю.

– Как маленький, блин… В другой раз дома оставлю. Так, построились все…

Короткое шуршание.

– Равняйсь, смирно. По порядку рассчитайсь.

– Первый… Второй… Третий…

Николай знал эти голоса все до одного. Командир разведвзвода, семь разведчиков и он, врач, давно забывший, каково это – быть врачом мирного времени. Чередующий скальпель и нож, и честно не знающий, с чем у него выходит лучше. И самое страшное – получающий удовольствие и от одного, и от другого.

Девять человек, четверо из них офицеры. Как ни странно это, но трое из них моряки. При том, что до ближайшего моря или хотя бы судоходного озера много перегонов на ишаках и верблюдах. Кроме командира – еще он сам, «пиджак» после военно-морской кафедры гражданского медвуза, – и двое кадровых, тоже не морских пехотинцев. Но огнем и мечом прошедших от самой западной границы. С такими приключениями, в которые не веришь, покуда не увидишь, как они действуют в бою. И пока не вспомнишь свои собственные.

Он снова улыбнулся – улыбкой, которая заставила бы неподготовленного человека напрячься.

– Разбились по парам.

Николай шагнул вперед и влево, встал рядом с высоким парнем, от которого ощутимо тянуло готовностью двигаться, бежать, перепрыгивать через препятствия. Тянуло опасностью и острым, живо читаемым даже в полном молчании нехорошим весельем. Во что оно выливается, он тоже видел. И даже не раз.

– Молодая пара идет сегодня ведомой за Ляхиным-Сивым… Молчать! Все слушай боевую задачу.

Все слушали: было бы странно, если бы было иначе. Комвзвода не мог голыми руками свернуть шеи паре мастеров спорта, не попадал мухе в зад с полсотни метров, но эффективность разведвзвода и живучесть разведчиков стала в их зоне уже легендой. Единственная на отряд настоящая боевая награда, пришедшая с Большой земли, – она была его. Если бы комвзвода приказал им отрезать себе пальцы ног – они сделали бы это молча и быстро, без рассуждений и вопросов. Все они учились у него.

– Ловим саперов в районе мостика. Штаб считает, что будут именно америкосы, но лично я не уверен. Мы на границе зон ответственности, вы в курсе… Будет пара или скорее тройка, включая выделенного собственного наблюдателя. Ближнее прикрытие – одна бронеединица, дальнее – стандартная мобильная группа. Совсем дальнее – сами знаете… Нам и ближнего за уши хватит. Выдвигаемся вчерашним маршрутом, на последнем участке делаем крюк и заходим с юга, прямо по руслу Грязьки. Порядок движения обычный. Смотреть в оба! Отход…

Николай знал, что командир разведвзвода говорит не уставными фразами: что-то Ляхин помнил еще по Чечне. Но хотя две трети бойцов «взвода сокращенного штата» прошли срочную, так до всех доходило лучше.

– Из хороших новостей: на обратной ноге – не на отходе, но на маршруте – нас тоже прикроют. Снайперская пара Петровой, гранатометная пара Козленка. Будем надеяться, не пригодятся, но при надобности хвост нам почистят. Вопросы?

Двое из разведчиков задали уточняющие вопросы, командир ответил. Все было совершенно привычным. Не волноваться это не помогало: каждый раз перед выходом Николая трясло и било изнутри. Било и в голову, и в живот, и ниже. После разгрома 25-й гвардейской бригады в середине марта он ни разу не участвовал в полноценном общевойсковом бою, с бронетехникой и авиацией на своей стороне. Однако за эти месяцы счет стычкам и схваткам на средней и малой дистанции он уже давно потерял. И не так уж уступал разведчикам в физической подготовке. И не раз подтверждал способность смотреть в лицо смерти: выраженной в виде идущей на тебя трассы, притаившихся в молодой траве усиков мины или в виде датчика, подвешенного на стене дома выше уровня головы идущего человека. Поэтому было даже обидно, что внутри он до сих пор боялся. Впрочем, не особо долго. Пока не начиналась реальная работа.

– Док, чего хмурый? У меня тебе подарок.

Совершенно машинально Николай подумал, что сказано неправильно, надо не «тебе», а «для тебя». И сам улыбнулся. Ни он не филолог, ни они. И висящих по остановкам призывов «Давайте говорить как петербуржцы!» здесь сроду не было – здесь другие объявления в ходу.

Командир разведвзвода протянул ему запаянный в пленку плоский пакет, невесомо легкий.

– О, спасибо, товащ старший лейтенант. Вспомнили.

– Да я и не забывал вообще-то. Просто не было, быстро уходят. Пожалуйста тебе. На здоровье, и вообще. Во как.

Николай содрал пленку и сунул сложенный вшестеро пластиковый прямоугольник за пазуху, а сам полиэтилен скомкал и схоронил в одном из карманов. Сразу почему-то стало теплее на душе: это был будто бессловесный привет от родственника. Одна из немногих вещей, сделанных сейчас, прямо за эти недели и месяцы, и полученных с Большой земли – региона между западными подходами к Уралу, Забайкальем и Анадырским плоскогорьем. Где продолжала существовать порезанная со всех сторон по живому Россия. Где держала цепочку опорных пунктов ее Армия и где в три смены работали заводы и мастерские. Кусок непромокаемого пластика, выкрашенного в темно-зеленый цвет, с невидимым сейчас черным штампом даты и места выпуска на краю. Полезнейшая вещь. Одна из самых полезных, если рассчитывать как «вес на ценность». Не шуршит ни сухая, ни мокрая; не бликует под дождем. Хорошо теплоизолирует: и вообще от сырости замотаться полезно, и от ИК-датчиков чуть-чуть прикроет. Только непрочная, поэтому всегда в дефиците.