Совокупность лжи - Дэвид Игнатиус

— Я все это знаю, Алиса. Много больше, чем ты думаешь. Я тоже на линии фронта. Как и все мы. Такая теперь у нас жизнь.

Она посмотрела ему в глаза, пытаясь понять его. Может, она знает, чем на самом деле он занимается? Или догадывается? От этой мысли ему стало не по себе. Извинившись, он отправился в туалет. Идя туда и обратно, он старался скрыть хромоту, но в ночной прохладе нога снова напомнила о себе, и его попытки оказались тщетны. Она заметила.

— Что у тебя с ногой? — спросила она, когда он сел обратно за стол. — Ты ранен?

— Был. Некоторое время назад. Сейчас все нормально.

— Что случилось? Если, конечно, ты не против ответить.

Феррис задумался. Конечно, ему не хотелось отвечать. Но если их отношениям суждено хоть как-то развиваться, ему придется рассказать о себе побольше.

— Меня ранили в Ираке. Это было мое предыдущее задание, перед нынешним. Я ехал в машине, и по нам выстрелили из гранатомета. Ногу основательно посекло осколками. Сейчас я в порядке, только иногда хромаю. Зато это помогает мне в постели.

Она не рассмеялась его шутке, все еще изучающе глядя на него.

— Что ты делал в Ираке?

— Работал в посольстве. Должен был проработать год, но, когда меня ранили, они решили отправить меня сюда, и я встретился с тобой. Понимаешь, как мне повезло?

— Но ты не был в посольстве, когда тебя ранили.

— Нет. Я был за пределами «зеленой зоны». На дороге, к северу от Багдада.

Она взяла его за руку, подержала, глядя на нее в полумраке, а затем отпустила.

— Ты же не работаешь в ЦРУ, а?

— Конечно нет. Не говори нелепостей. Перед тем как пойти на работу в Министерство иностранных дел, я работал в «Тайм». Можешь посмотреть в «Нексисе». Они бы никогда не взяли в ЦРУ бывшего журналиста.

— Хорошо, — ответила она. — Иначе у нас были бы проблемы.

Феррис почувствовал зуд в руках, мурашки пошли по коже. Обычно он не смущался, когда приходилось лгать насчет его связи с Управлением, но сейчас было по-другому.

— Я восхищена твоей отвагой, Роджер. Вот бы эту отвагу да на какое-нибудь другое дело. У меня такое ощущение, что эта война уничтожит Америку. Люди и хотели бы любить Америку, но они видят, какие ужасные вещи мы творим, и задумываются о том, не превратились ли мы в чудовищ. Я боюсь грядущего.

— Меня тоже это беспокоит, — сказал Феррис, вставая из-за стола и беря ее за руку. — Плохие времена.

Он мягко притянул ее к себе. Всего мгновение, казавшееся бесконечным, она была в его объятиях.

Феррис вез ее по улице Принца Мохаммада, к дому в старом квартале города. В машине она сидела молча, глядя в окно. Феррис уже забеспокоился, не зла ли она на него.

— Сверни налево, — внезапно сказала она. — Я покажу тебе место, в котором ты никогда не бывал.

Затем она быстро заговорила, указывая направления то туда, то сюда. Они запетляли по узким улочкам города и через пару минут оказались в нескольких километрах от центра, в районах, лишенных привычного столичного блеска, к которому привыкли посещающие город иностранцы. Промозглые, плохо освещенные улицы, вдоль тротуаров стоят полуразвалившиеся машины. Дома увешаны палестинскими флагами, потрепанными портретами Ясира Арафата и разрисованы небрежным граффити с антиамериканскими лозунгами.

— Остановись, — сказала она, когда машина въехала на вершину холма.

Впереди была узкая, чуть шире коридора, дорога, ведущая к кварталу плохо оштукатуренных домов из шлакоблоков. Феррис опасливо осмотрелся. Это был лагерь палестинских беженцев, один из самых старых, где жили люди, бежавшие сюда еще во время войн 1948 и 1967 годов. Феррис видел его фотографии на инструктаже по безопасности. Это было одно из тех мест, в которых сотрудникам посольства категорически не рекомендовалось появляться, как сказал шеф службы безопасности.

— Здесь я работаю, — сказала Алиса, открывая дверь машины. — В смысле, это одно из мест моей работы. Я хочу, чтобы ты увидел его. Может, тогда ты лучше поймешь меня. Станешь ближе, что-то вроде, да?

Она что, подшучивает над ним?

Алиса решительно пошла вперед, ко входу в лагерь. Феррис поглядел на запыленную дорогу. На беспорядочно стоящих фонарных столбах, мигая, горели лампочки. Как рождественские украшения. У ворот в стене располагалось кафе, чуть подальше — пара магазинов. В кафе сидели несколько мужчин. Они курили кальян, передавая друг другу мундштук и выпуская клубы дыма. Они о чем-то разговаривали, но замолчали, увидев громадный джип Ферриса. Феррис занервничал. Здравый смысл говорил ему, что им не следует находиться здесь поздно ночью.

— Пошли, — сказала Алиса, направляясь к кафе. — Может, здесь есть кто-то из моих друзей.

Но Феррис медлил. Это как в колледже, когда приятель напился и хочет сесть за руль. Тебе приходится решать, станешь ты врединой, сказав «нет», или согласишься.

— Пошли, глупый. Здесь я тебя защищаю, — сказала Алиса, схватив Ферриса за руку и затаскивая его в кафе.

Они сели на бетонной террасе на пластиковые стулья, стоявшие под деревянным навесом, закрывавшим террасу от солнечного света днем. Мужчины осторожно посмотрели на Ферриса и возобновили свой разговор. Он увидел, как один из них сделал жест в его сторону.

— Что это за еврей? — спросил он по-арабски.

Спустя минуту к ним вышел хозяин кафе. Алиса поздоровалась с ним, и он тепло приветствовал ее. Она спросила его по-арабски, был ли сегодня вечером Хамид. Тот ответил, что нет, он поехал в Рамаллу навестить свою мать, слава Аллаху.

— Скверно, — сказала Алиса, поворачиваясь к Феррису. — Я хотела, чтобы ты встретился с Хамидом. Он один из главных моих связных в лагере. И один из умнейших людей из всех, кого я знаю. Он тебе понравится.

— Думаешь? — спросил Феррис. — Почему же?

— Потому что ты ему понравишься. Он бывалый человек, крутой. Его здесь уважают. Думаю, он мог бы многое объяснить тебе лучше меня.

— Знаешь, Алиса, я не уверен, что твой друг Хамид хотел бы встречаться с человеком из посольства США. Мы здесь, знаешь ли, не слишком популярны.

— Все нормально. Ты со мной. А я здесь популярна. И буду защищать тебя.

В ее глазах читалась уверенность. Да, это ее место.

— Да, но ему могут прийти в голову плохие мысли. Или другим людям.

— Какие? — спросила Алиса Он с трудом видел ее лицо в темноте. Знает ли она, чем он на самом деле занимается? Не это ли она имела в виду?

— Забудь.

Феррис оставался в напряжении. Оглядевшись, он поискал признаки опасности, но все было тихо. Возможно, беспечность Алисы, ее нежелание признать возможность того, что сидеть среди ночи в лагере палестинских беженцев может быть опасно, была ее главной защитой. Или что-то еще. Возможно, она действительно была здесь своей — здесь и в других местах, закрытых для Ферриса.