Упал, отжался! - Михаил Серегин

Окрестности палаточного лагеря тряслись и громыхали. От этого грохота проснулся лейтенант Мудрецкий – проснулся и вскочил в неописуемом ужасе. Вот только что он лежал дома, в своей кровати, и не грозило ему ничего страшнее сессии, и до той оставалось еще целых два месяца... И вдруг – гром, треск, вокруг брезентовые стены, а сам он – в пятнистой форме и с расколотой пополам головой. Мозги вывалились наружу, дрожат и растекаются по сухой и шершавой... Где они там растекаются, кстати?

С жалким стоном исследовав интерьер палатки, Юрий не обнаружил ничего даже отдаленно напоминающего человеческий мозг. Это утешало. Следующим этапом стало ощупывание черепа на предмет выявления тяжких телесных повреждений – трещин, разломов, вдавленных костей... На макушке имелась шишка с подсохшей кровяной корочкой – болезненная, но явно не смертельная. Это утешило еще больше. Неимоверным усилием Мудрецкий заставил работать изувеченный мыслительный аппарат и вдруг вспомнил, откуда на его голове взялась эта боевая отметина. Вспомнил все. Хотя некоторые события – весьма приблизительно. Например, точное количество спирта, который вчера был использован для «спецобработки местности», так и оставалось военной тайной. Видимо, лейтенантского допуска не хватало для знакомства с такими важными сведениями.

Грохот снаружи начал затихать, отдаляться. Мудрецкий высунул голову из палатки и зажмурился от ослепительного солнечного сияния. Потом несмело приоткрыл один глаз и обнаружил, что на мир еще можно смотреть. Ничего особенного вокруг не происходило: раннее солнечное утро, легкая дымка в долине, убегающий вдаль взвод спецназа... Разбросанные там и сям тела павших химиков... Чей-то противогаз на асфальте... Одинокий ботинок на башне БРДМ... Жизнь продолжается. Впрочем, за нее предстояло еще побороться. И для начала – найти лекарство от головной боли. Вспомнилось мудрое изречение: «Подобное лечат подобным». Черт, как же это было по-латыни? Не вспомнить. Ничего не вспомнить. Но надо выполнять.

Лейтенант выбрался из палатки. Асфальт холодил ноги, и это было приятно, но чего-то не хватало. Осторожно, чтобы не отвалилась голова, Мудрецкий посмотрел вниз и обнаружил полное отсутствие какой-нибудь обуви. Пришлось возвращаться и искать берцы. Топот бегущих разведчиков снова начал угрожающе нарастать – взвод пошел на очередной круг. Нужно было или убираться с их маршрута подальше и побыстрее, или плотно зажать уши и переждать это бедствие. Юрий выбрал второй вариант – быстро двигаться он пока не мог. Наконец задыхающаяся толпа прогрохотала мимо, и теперь следовало действовать плавно, но решительно – времени до следующего круга было немного.

В первом валяющемся на обочине подчиненном Мудрецкий узнал героя позапрошлой ночи. На пинок под ребра Валетов ответил невнятным мычанием. Повторная процедура позволила разобрать несколько слов – предложение уйти и сопровождающий его точный адрес, понятный и известный всем на территории СНГ и некоторых прилегающих стран. Тогда Мудрецкий решил сменить точку приложения усилий и прицелился чуть пониже поясницы.

– А вот щас в рыло как е... – Фрол перекатился на бок и приоткрыл глаза. Потом попытался встать, но рухнул на пораженное место. Некоторое время искал кепку, не нашел и приложил покачивающуюся пятерню к уху. – Здрав-желаю, товарищ лейтена... У-йю! – Вместо окончания воинского приветствия Валетов схватился за голову.

– Вот-вот, и я о том же, – мрачно заметил Мудрецкий. – Все выжрали или на утро оставили?

– Вроде была еще пара шампуров, – боец теперь держался за виски двумя руками.

– Я не о мясе, – уточнил лейтенант, снова приподнимая вооруженную ботинком ногу. – Я сказал не «сожрали», а «выжрали». Понял? Или продолжаем разговор? Валетов, мне сейчас не до шуток. Через час здесь будет Копец. Или мы сегодня едем в Саратов, или начальство посчитает нас не готовыми к ответственному заданию. Знаешь, что тогда будет?

– Мы не поедем в Саратов, – сообразил Фрол.

– Точно. Не поедем сейчас – значит, не поедем никогда, потому что Васьков найдет, чему и на чем нас учить. – Мудрецкий посмотрел на своего солдата так, словно тот уже лично подсказал подполковнику эту мысль. – А что это значит?

– Что мы будем учиться на старом дерьме, – высказал предположение Валетов, подавив стон.

– Это значит, что я сегодня не попаду домой, чмо японское! – Юрий хотел заорать, но благоразумно воздержался. Остановила его не вежливость, а медленно и неуклонно опухающая голова. – И скорее всего, не увижу родной дом почти год. Теперь понял? Короче, или ты сейчас находишь заначку, или ты встречаешь дембель с лопатой в руках. Копец вчера говорил, где-то здесь во время войны закопали от бомбежек вагон снарядов с зарином, и до сих пор никто не отыскал. Выбирай, что ты ищешь, и учти – снаряды наверняка уже проржавели.

– Нету у меня заначки, товарищ лейтенант! – заныл Фрол. – Ну вот если бы я что заначил, ну разве не поделился бы? За что ж вы меня так! Чуть что, сразу Валетов... Вот, видите, сам же болею...

– А кто заныкал? – Выслушивать жалостные объяснения не было ни времени, ни сил. Мудрецкий прекрасно знал, что солдат своих не заложит, потому как лейтенант один, а взвод большой. Собственно, от Валетова и не требовалось сейчас указывать чужие запасы – просто допрос следовало довести до конца. – И где пустая канистра?

Спирт вчера был получен в двух канистрах – по одной на взвод. Остатки первой, Юрий это помнил точно, для лучшей сохранности увезло с собой местное начальство. Вторую, полученную для внутренних войск, Волков открывал лично и уже после того, как скрылись из виду командирские «уазики». Совместная пьянка со своими солдатами строжайше запрещена любому офицеру любой армии мира. Столь же повсеместно, как успел понять за год службы Юрий, этот закон нарушается. Особенно в двух случаях: генералами, которые решили разглядеть поближе рядового бойца, и лейтенантами, которые с этими бойцами идут туда, куда тот же генерал заглянет несколько попозже. Когда дырочку на мундире сможет проделать только орден. Командиру разведвзвода старшему лейтенанту Волкову до первой генеральской звездочки было гораздо дальше, чем до жестяной на обелиске.

«А ведь Сашка – командир бывалый, опытный, – подумал Мудрецкий. Потом припомнил еще одну подробность минувшей ночи. – И спирт он сам разливал, пока спать не пошел». Юра огляделся – разведчики уже бежали в сторону палаток. Не по основному асфальту, а по задней дорожке, огибавшей ряды палаточных фундаментов. Грохот могучих ботинок все сильнее отдавался под кепкой. Хотелось снова заткнуть уши, но лейтенант Мудрецкий не стал уклоняться от опасности. Командир химвзвода покинул на обочине мерно покачивающегося Валетова, твердым шагом оставил позади себя бетонные короба и встал на пути громыхающего многоногого чудовища. Со стороны он казался последним героем-панфиловцем, заслоняющим собой столицу от вражеских танков – по крайней мере, именно в такой позе упомянутых героев изображали во времена монументальные. Для полного сходства не хватало только связки гранат в руках.

Грохот надвигался, давил уши и плющил череп. Вот уже можно различить красные лица бегущих солдат, вот стали хорошо видны их безумно выпученные глаза, вот блеснули капли пота на носу первого...