Третий рейх на наркотиках - Норман Олер

Снабжение вермахта было налажено хорошо. Квартирмейстеры заказывали пилюли вовремя. Так, в распоряжении служившего в штабе 1-й танковой дивизии капитана графа фон Кильмансегга (который в 60-е годы был главнокомандующим артиллерией сухопутных войск НАТО в Центральной Европе) имелось 20 000 штук[140]. В ночь с 10 на 11 мая тысячи солдат приняли их, достав из-за отворота пилотки[141] или получив у офицеров санитарной службы.

Спустя 20 минут они начали действовать. Нервные клетки мозга принялись испускать нейротрансмиттеры. Допамин и норадреналин моментально обострили восприятие и привели организм в состояние полной боевой готовности. Занимался рассвет. Никто не спал. Гигантская гидра вермахта неудержимо двинулась в направлении Бельгии. Депрессия и разочарование первых часов уступили место другим, куда более приятным чувствам. Началось то, чему впоследствии почти никто не смог найти объяснение. По коже головы побежал жутковатый морозец, внутри жар сменялся холодом. Стальная гроза, как во время Первой мировой войны, отсутствовала, зато разразилась химическая гроза, сопровождавшаяся призрачными молниями, уровень активности достиг предела. Водители вели танки, радисты отправляли донесения, работая на своих аппаратах для кодирования, напоминавших футуристические пишущие машинки, снайперы в черных брюках и темно-серых рубашках сидели на корточках, прильнув к оптическому прицелу, готовые открыть огонь. Никаких пауз больше не было – в мозгу бушевала непрерывная химическая буря, организм вырабатывал большое количество питательных веществ, много сахара, дабы производительность машины была на высшем уровне, и ее поршни двигались как можно быстрее. Кровяное давление повысилось в среднем на 25 процентов, сердце гулко колотилось в груди.

Утром произошло первое сражение. Возле маленькой приграничной деревушки Мартеланж в нескольких бункерах, расположившихся на высоте, заняли оборону бельгийские солдаты. Перед ними лежал склон холма – несколько сотен метров открытого пространства: неприступная позиция, фронтальная атака которой представлялась настоящим самоубийством. Однако именно это и предприняли немецкие пехотинцы, находившиеся под воздействием стимулятора. Они быстро пересекли зону поражения. Бельгийцы, ошеломленные этим бесстрашным натиском, сочли за лучшее отступить. Вместо того чтобы закрепиться на занятых позициях, как это обычно происходило в военной истории, пришедшие в состояние крайнего возбуждения атакующие стали преследовать отходящего противника и в конце концов обратили его в бегство. Такое поведение на поле боя было весьма симптоматичным.

Спустя три дня командир дивизии доложил о выходе на французскую границу. Немцы уже видели перед собой Седан. Многие из них не сомкнули глаз с начала наступления. Но им все еще нужно было спешить: на 16:00 был намечен артиллерийский обстрел одновременно с воздушным налетом. Когда раздались первые залпы, над французскими позициями появилась армада бомбардировщиков люфтваффе, которые, зайдя над целью, срывались в отвесное пике с включенной сиреной, так называемой «иерихонской трубой», издававшей душераздирающие звуки, и выходили из него перед самой землей, после чего следовали взрывы. От ударной волны в окнах домов приграничного города дребезжали стекла, сотрясались стены. Заряд за зарядом, вспыхивал метамфетамин в мозгу, высвобождались нейротрансмиттеры, которые затем проникали в складки синапса, взрывались и изливали свой взрывчатый груз: содрогались нервные пути, вспыхивали промежутки между нейронами, все гудело и жужжало. Между тем оборонявшиеся сидели в своих бункерах, трясясь от страха. Вой сирен пикирующих бомбардировщиков разрывал им барабанные перепонки и приводил их в ужас[142].

В течение нескольких часов через Маас переправились 60 тысяч солдат, 22 тысячи автомобилей, 850 танков: «Все в пыли, усталые и веселые, мы испытывали удивительное чувство, невероятный душевный подъем», – сообщал один из участников этих событий[143]. Упоенные неведомым доселе восторгом, немцы заняли французский приграничный город. «Боевой пыл не угасает, что препятствует рыцарскому отношению к врагу», – значится в официальном докладе Верховного командования вермахта[144]. Этим боевым пылом немецкие солдаты были обязаны прежде всего первитину, тогда как во время Первой мировой войны мотивацией главным образом служили националистические мотивы.

Резервы французских войск опоздали на несколько часов, которые оказались решающими, и в их рядах разразилась роковая паника. Немцы уже форсировали Маас, дамба была разрушена. Вплоть до своей капитуляции французы не поспевали за развитием событий. Они действовали очень медленно, немцы постоянно застигали их врасплох и всегда опережали. Им так ни разу и не удалось перехватить инициативу. В одном из докладов Верховного командования вермахта сообщалось: «При появлении наших танков французы, должно быть, приходят в такое смятение, что оказываются не в состоянии организовать достаточно сильную оборону»[145].

Об «умственном поражении» говорит французский историк Марк Блох, который в мае-июне 1940 года участвовал в боях с немцами: «Наши солдаты позволили столь легко себя победить потому, что мы отставали в своем мышлении». Потому что в головах у французов не было такой же радужной картины окружающей действительности, навеянной искусственной эйфорией. «Немцы заполнили всю местность, стреляли, разъезжали на танках, – так описывает Блох хаос, созданный наступавшими войсками. – Они полагались на активность и непредвиденность, а мы – на неподвижность и традиционность. На протяжении всей кампании немцы не изменяли своей ужасной привычке внезапно появляться там, где их не должно было быть. Они не придерживались каких-либо правил […]. Это означало, что наша слабость, которую едва ли стоит отрицать, заключается главным образом в привитом нашему сознанию слишком медленном ритме мышления»[146].

Потери французов от бомбардировки в Седане в первый день боев выглядели не особенно впечатляющими – 57 человек. Куда более впечатляющим был психологический эффект от разрушительных действий словно сорвавшихся с цепи немцев. И результат этой кампании целиком и полностью определялся в области психологии. В отчете одного французского исследования в качестве причины стремительности форсирования немцами Мааса и отсутствия организованной обороны со стороны французов называется «феномен коллективной галлюцинации»[147].