Ведьмин ключ - Глеб Пакулов

– Давайте бумагу, – просто согласился Хохлов.

– Пожалуйста, на столе бумага! – тыча пальцем, совсем приободрился Харлампий. – Вы со мной шуточку не сшутите, товарищи. Это вам не пролезет, субчики.

– Как писать-то? – Хохлов взял листок приказа, перевернул, не читая, уселся за стол.

– Пишите так. – Начальник сцепил зубы. – Расписка дана настоящая начальнику отряда товарищу Полозову в том, что мы в нарушение его приказа не покидать отряд добровольно уходим на базу. Здесь работать отказываемся.

– Работать мы не отказываемся, – отверг такую причину Хохлов. – Мы наоборот.

– Хорошо, тогда так: здесь пока работы нет. Далее. Если с нами что случится, виноваты мы сами. В чём и подписываемся.

Он диктовал, тщательно выговаривая слова. Канавщики смирно стояли за спиной бригадира, следя за коряво врезаемыми в бумагу буквами. Вскинув голову, прислушивался к Харлампию перебинтованный, распустив вздутые губы, переломился, следя за пером, Васька.

– Братцы! – Николай растолкал рабочих, накрыл листок ладонью. – Не надо этого, братцы.

Хохлов сдвинул его руку, расписался.

– Давай по одному. – Он бросил ручку на бумагу, вышел из-за стола.

Когда все расписались, Хохлов пробежал глазами по фамилиям, сказал Николаю:

– А ты почему?

– Я не подпишу, я остаюсь, хоть убейте. – Николай отступил в глубь палатки, опустился на нары.

– Раскололся, гнидь? – не двигая губами, спросил Васька. – Агитировал, чтобы дружба промежду всех была, а теперь, когда мы комком держимся, ты поперёк коллективу, да?

– Ну-ка, ты, рук не распускать! – предупредил Харлампий. – Вольному воля.

Подсушивая чернила, Хохлов брезгливо помахивал листком, видно было – что-то обдумывал.

– Хрен она спасёт вас, эта расписка, если что. Получайте! – Он протянул листок начальнику, но передумал, бросил на стол и, расталкивая рабочих, вышел из палатки. За ним поспешили остальные.

– Всё-ё, а там посмотрим. А ты правильно поступил, что не пошел с ними. – Харлампий повернулся к Николаю. – Видел, как за горло брали? Засвидетельствуешь, как не отпускал, уговаривал, а ушли. Ещё оскорбили!.. Дай-ка мне бумагу.

Николай подошел к столу, взял листок, уставился в него. Казалось, он его сейчас порвёт. Но этого не случилось Не поднимая головы, Николай протянул бумагу начальнику.

– Вот и документ подтверждает. – Харлампий разгладил на груди расписку. – Во-от… Без бумажки ты кто?.. То-то, не знаешь. А с нею – ого! Человек. Мудро сказано.

– Кем сказано?

– Как кем? Умным, надо полагать, человеком… Пойди-ка взгляни. – Харлампий кивнул на выход. – Поразведай, что делают.

Николай послушно побрёл из палатки.

– Весёлая у тебя была жисть! – Женька выгнул спину, потянулся. – Архивчик что надо.

– Иди, Женя, не вздыхай. Что я, не замечаю? – Тамара попыталась улыбнуться. – Дурачок ты, я для тебя старуха, даже для полевой жены не гожусь. Твоя пташечка в институте, вот и лови её, не зевай.

– Да, пташечка. – Женька щелкнул языком. – Только наврал я всё тебе. Но всё равно спасибо за откровенность.

– Вот и умница. – Она потянула за рукав его телогрейку. – Снимай, хоть пуговицы пришью, ходишь растрёпкой.

Он снял, и Тамара с ватником присела на раскладушку. Женька наблюдал, как она ловко орудует иглой, благодарно молчал.

– Тихо-то как, а? – проговорил он. – Ушам больно.

– Это для тебя тихо… На! – Блеснув зубами, Тамара перекусила нитку, бросила на руки ему телогрейку.

Голубое, пугающей глубины небо, какое бывает только высоко в горах, встретило Женьку. По привычке он огляделся и заметил, что кое-где из под снега уже показались длинные метёлки стланика. Гошкина статуя подтаяла и чуть завалилась на бок.

– О чём грустим? – весело окликнул он стоящего у итээровской палатки Николая.

– Парни ушли, – всматриваясь в темнеющую зелень и задёрнутую синей дымкой долину, тихо отозвался тот. – Далеко уже, не видать.

– Врёшь! – Женька забегал глазами по зимнему спуску.

– А чо врать-то? Расписку начальнику написали и ушли.

– Расписку? – быстро переспросил Женька. – За продукты, что ли?

– Да не-ет, – тошно посмотрел на него Николай. – За жизни.

Женька сорвался с места и бросился к своей палатке. Круша каблуками нарезанные ступени, он ворвался к Харлампию.

– Ты-ы! Ты что содеял, ростовщик? – Женька глотнул воздуху. – Они ушли потому, что ты… спятил!

– Перестань орать, – спокойно потребовал Харлампий. – Да, взял расписку. Написали, дали, и я взял. А ты бы на моём месте побрезговал? Ха! В своё время Гошка не взял писульку за карабин – и что? Под суд пошел! А я не хочу! – распаляясь, выкрикивал Харлампий. – А я не желаю. Им жизнь не мила, а не мне. Вот и написали, вот и пошли!

– На смерть отправил! – Женька схватился за голову. – Их надо догнать, вернуть. Давай вставай, не придуряйся, придумай что-нибудь, ведь тебя за эту расписку повесить мало!

– Сопляк! Тебя петух в задницу не клевал, потому так рассуждаешь! – побагровев, закричал Харлампий.

– Суд всё учитывает, каждую строчку, каждую буковку, заруби это на носу. – Он сунул руку в спальник, вытянул чёрный наган, потряс им перед лицом студента. В дырках барабана яркими искорками мерцали латунные головки пуль. – Вот если бы я этим стращал их не покидать отряд, тогда бы и засудить могли. А я – стращая, не переступил, уважил свободу выбора. По кон-сти-ту-ци-и!

– Ты сволочь! – Женька заотступал спиной к выходу.

– Назад! – приказал Харлампий. – Вооружись ракетницей, будем самообороняться. Они могут того… вернуться.

Женька выбежал из палатки.

Рядом с Николаем стояла Тамара. Они, будто окаменев, глядели в далеко-далёко убегающую долину, вслушивались, не прилетит ли оттуда крик, но внизу властно урчала, перекатывая камни, вздутая от многих ручьёв Домугда. Женька пробежал мимо. Его не окликнули. Проваливаясь и черпая рыхлый снег голенищами сапог, он заторопился по Гошкиной лыжне вверх от лагеря.

Если в июне в гольцовой части гор пройтись по рыхлому снегу, в них остаются глубокие голубые следы.

Гошка шел, оставляя их позади себя, оглядывался, дивясь удивительному в продавах лыжни свету. Снегоступы то скользили поверху, то погружались по щиколотку. Весело и ходко шагалось Гошке.

Сергея заметил издали. На сплошном белом окоёме одинокая фигура его торчала тёмным столбиком.

– Эге-ге-гей! – раскрылив руки, закричал Гошка.

– Го-го! – прилетело ответом.

Гошка поддал ходу, и тёмная фигурка покатилась навстречу.