Жесткая посадка - Михаил Кречмар

Короче, я заболел дорогой.

И это заболевание помогло легче перенести потерю самого близкого мне человека на свете.

Хабаровск произвёл на меня вполне умиротворяющее впечатление. Это был средних размеров провинциальный город, расчерченный, как по линейке. Неторопливый и обстоятельный. Как Касимов или Рязань. Впечатление портило лишь то, что стоял он на берегу огромной реки Амур и воздух был насыщен болотными миазмами, поднимающимися из долины. На другой стороне располагался Китай – и Китай присутствовал в Хабаровске всюду.

Китайским здесь было решительно всё – шмотки в хозмагах, продукты в продмагах, китайской одеждой были завалены небольшие полукрытые рынки прямо в центре города; и этим же были завалены так называемые «бутики». Даже надписи в гостинице, где я остановился, дублировались на китайском языке. Китайцы-рабочие на улицах вполне заменяли московских турок и таджиков.

Только машины здесь были японские. Судя по всему, им, как и китайскому шмотью, здесь не было никакой альтернативы.

Стояла жуткая жара, было влажно, и в воздухе царили бесчисленные комары, укрывавшиеся, как легко было догадаться, в болотах и лужах амурской поймы. Словом, на долгое пребывание Хабаровск не настраивал.

Другое дело, что в Орхоян попасть было отнюдь не просто. Теоретически, из Хабаровска туда каждую неделю летал самолёт, но погоды туда не было уже полмесяца и билеты отсутствовали до конца июля.

На счастье, у Сержа было несколько телефонов различных хабаровских авиакомпаний и аэроклуба – полученных от Ухонина, разумеется.

– В Орхоян просто так не попасть. Туда или погоды не будет, или рейсов нет, или ещё какая мура происходить будет – это к бабке не ходи. Регулярное сообщение – это государевы рейсы, их что будет, что не будет – всем до фонаря. Лётчикам, диспетчерам, аэропорту. Кроме пассажиров, естественно. Но ты не обычный пассажир, а пассажир с бабками. Конечно, гнать туда спецрейс из-за себя одного, любимого, – некое жлобство. Ты поспрошай летунов – вокруг Орхояна раньше работало несколько старательских артелей. Целься на их борта – с хорошей доплатой, естественно. Они небольшой крюк сделают, и тебя туда добросят.

Тем не менее первое, что я сделал, поселившись в хабаровском «Версале», – это попытался взять билет на регулярный рейс. Девушки в агентстве, которое располагалось прямо в холле гостиницы, слово «Орхоян» услышали впервые в жизни. Самыми распространёнными точками сообщения в этих кассах, судя по расписаниям рейсов, были Харбин, Гуанчжоу, Пекин, Пусан, Сеул, Тайбэй и Макао. Даже во Владивосток, располагавшийся от Хабаровска, как Москва от Санкт-Петербурга, регулярных рейсов не было. Затем, когда девицы определились, выяснилось, что билетов до Орхояна нет до конца месяца, я взял на «когда есть» и принялся звонить независимым авиаторам.

Все независимые авиаторы, как один, принимались дружно меня ругать за прилёт в Хабаровск, утверждая, что попадать в Орхоян надо через Комсомольск, а ещё лучше – Николаевск-на-Амуре. Я нашёл эти города на карте и обнаружил, что уж оттуда регулярные рейсы на Орхоян не летают точно.

– А ты туда регулярным рейсом и не попадёшь. Это точно, – успокоил меня председатель местного аэроклуба «Дальневосточный Орлан», медлительный и огромный Федя Миронов. – Ты, милай, созванивайся с николаевским аэроклубом, там, я думаю, тебе больше светит. А билет этот ты, милай, сдай, он другому человеку попадёт, тот тоже надеяться будет. Не надо людёв надежды лишать – нехорошо это, в целом.

– Но ведь и он в Орхоян не попадёт?

– Как знать, может, и попадёт. Только если торопиться не будет. А будет торопиться – и не попадёт…

– Так это что – и я туда не попаду? Я ведь, эта, тороплюсь вроде?

– Не-е, ты попадёшь. Только не сразу. И окольными путями. В этот Орхоян все окольными путями попадают. Там и народу-то осталось – полтыщи, может, чуть больше. Сейчас, правда, путина, может, ещё люди подтянулись.

– А как же они туда подтягиваются, если туда попасть нельзя?

– А морем, милай. Сядут на баржу, возьмут водки, и тащит их буксир вдоль берега недели две, а то и три. Шторм их прижмёт, они в бухту забьются, там попьют-попьют, шторм утихнет – они снова в путь. Как водка кончится – они в Орхоян и приезжают.

– Тьфу ты, сатана… Так там что, водки нет, что ли?

– Почему нет? Есть. Только дюже дорогая она там. Потому что туда ничего не летит и не ходит.

– Наверное, бабки самогонку гонят?

– А из чего её гнать-то? – удивился Дальневосточный Орлан. – Там не растёт ничего. Только рыба. А из рыбы, как я знаю, самогонки не бывает… Кроме того, те, кто её гонит, её тут же и выпивают.

Однако на следующий день с помощью Орлана мне действительно удалось связаться с аэроклубом. В Николаевске мне радостно сказали, что ближайший рейс в окрестности Орхояна у них запланирован через четыре дня, каковых мне вполне хватит, чтобы добраться в сей стольный город, расположенный близ устья Амура. Я сплюнул и, погорячившись, сказал, что буду у них завтра. В ответ в трубке хихикнули и попросили к телефону Миронова. Потом тот вернул трубку мне.

– Ты, эта… Не торопись. Делай, как Орлан скажет. Мы тебя на пирсе встретим…

– Самолёты на пирсы не летают, – заговорил я, но осёкся, увидев грустный взгляд Миронова.

– А ты на самолёте и не полетишь. Ты же торопишься, верно? Вот и поедешь по Амуру-батюшке на теплоходе. Аккурат в два дня успеешь. Здесь тебе не Москва, чай, у нас окольные пути – самые быстрые.

Когда я услышал, что поеду в Николаевск на пассажирском теплоходе, то, по мальчишескому энтузиазму, решил, что будет этот амурский теплоход чем-то вроде пароходов на Миссисипи, о которых мы читали у Жюля Верна и Карла Мая. Изящные шулеры, благородные дамы, офицеры и плантаторы…

На самом деле теплоход, на который меня устроил Орлан, был вполне российским речным заменителем поезда. Отдельные каюты на четверых, кабак с ломовыми ценами, хамящие горничные и жуликоватые официанты. Старатели, девицы сомнительного поведения, которых в огромном количестве поставляли в Хабаровск, Комсомольск и Николаевск-на-Амуре и которые теперь ехали на короткую побывку домой, рассказывать родственникам сказки о беспорочном труде в офисах, ателье и парикмахерских… Из вышепоименованного списка в пассажиры затесались только офицеры. Но это были не офицеры-южане, изысканные и благоухающие, спешащие на соединение с армией Роберта Э. Ли, а простые российские офицеры советского разлива, глушащие водку и изъясняющиеся на том особом военном диалекте, который принято определять так: «в армии матом не ругаются – в армии матом разговаривают».

На причале меня встретили ребята из аэроклуба.

– Собственно говоря, клуба-то у нас нет. Но есть такая вывеска, которая позволяет легально содержать вертолёт и летать на нём куда хочешь.