Венский бал - Йозеф Хазлингер

Тот, кто в моменты оргазма сбивал наибольшее количество бутылок, в качестве награды получал право забрать Анку в комнату. Не могу понять, как это вообще удавалось, так как сам я, кончая, стрелял плохо. По утрам Анку всю корежило. От завтрака она отказывалась, просила, чтобы ее домой отвезли. Тут с ней нянчился Сачок. Но через какое-то время она появлялась снова. Всего она у нас побывала раз семь или восемь. А потом вдруг пропала. Даже Сачок не мог ее разыскать. Мать Анки была алкоголичкой, жила на социальное пособие. Про дочь она ничего не знала. Вообще-то Анка помогала продавать овощи какому-то разъездному торговцу. Возможно, с ним и смылась куда-то.

Вот, как говорится, и весь сказ о наших денечках в Раппоттенштайне. И что же мы, по-вашему, группа нацистов? Только потому, что вывесили у себя пару нацистских икон? Только не надо мне ничего впаривать. Да что вы понимаете…

Где-то уже в полдень мы с другого конца по наклонке вошли в главный коридор. Потоптались у газетного киоска, поглазели на заголовки. Все трубили одно и то же. Лидеры новых правых приезжают на бал из Франции и Италии. По приглашению Юпа Бэренталя – главы Национальной партии. Среди наших об этом шли разговоры уж не одну неделю. Но хозяйка бала про это помалкивала. Видать, с ней поработал Резо Дорф. Он тогда еще не был начальником полицейского управления Вены, а руководил отделом федеральной полиции, который отвечал за охрану гостей. Задача, что и говорить, мудреная – ведь ЕТВ наприглашало их со всего света. За несколько месяцев уже начали трезвонить о том, какие принцессы, кинозвезды и разведенные миллиардерши ожидаются на балу. А про политиков ни гу-гу. Только потом, дней так за десять, какой-то газете подкинули информацию. Вечерний выпуск оповещал крупными буквами: «Алессандра Муссолини и Жак Брюно – гости бала в Опере». Ну, и пошло-поехало. Любители демонстраций и так били копытами, а тут еще масла в огонь. Алессандра Муссолини – восходящая итальянская звезда, Жак Брюно, сын шампанского короля из Реймса, добился сенсационного успеха на выборах своей «Новой правой акцией» во Франции. Теперь только и писали об этой сходке правых лидеров на венском балу. Одна газета требовала принять прямо-таки самые серьезные меры, чтобы ради порядка и согласия запретить въезд внучке дуче в страну. Да вы, наверное, слыхали. Вот до чего дошло. Вместо того чтобы запретить демонстрации, давай отпугивать гостей.

Против бала в Опере уже сколько лет демонстранты выступают. Бал и демонстрации уже не могут друг без друга – все равно что зима и снег. Не успеет хозяйка бала объявить дату, как уже готова заявка на демонстрацию. Уже не первый год нашему брату житья не дают смутьяны и экстремисты всякие. Разве это демонстрации? Это же бардак на улицах, сущая анархия. Я был тогда еще курсантом. И как сейчас помню: чем ближе день бала, тем больше нервничают наши наставники. Они рассказывали нам о том, что творилось в городе в шестидесятые и семидесятые годы, о толпах, которые их камнями забрасывали, о зимнем наступлении на владельцев какого-то пойменного леса. Нам рисовали на доске планы, толковали про стратегические задачи, объясняли, что и как надо было бы сделать, если бы не вмешивалась политика. Мне еще тогда, во время учебы, стало ясно, что политики, когда им выгодно, глазом не моргнув, подставляют полицию. А сами приходили к нам в казарму и клялись, что гордятся нами.

«Вы – становой хребет общества, – заливались они. – Железный обруч свободы. Цитадель демократического правопорядка». Такие вот речи. Но только для нас. За пределами казармы они такого не говорили. Были, конечно, исключения. Юп Бэренталь, к примеру. Он за нас горой. Защищал всегда и всюду. Советник Франц Ляйтнер, тогдашний главный юрист полицейского ведомства, пытался отстранить его от участия в бальном мероприятии. У нас об этом разнюхали. Мы стали возмущаться. Это теперь я говорю: если бы только Ляйтнеру удалось сделать по-своему. Бэренталь был политической надеждой страны. Если даже Национальная партия поставит своего министра внутренних дел, такого лидера, как Юп Бэренталь, у нее уже не будет.

Последний год учебы стал для меня первым годом, связанным с балом. Можно сказать, я впервые лицом к лицу с врагом столкнулся. Смутьяны с самого начала провоцировали нас. Им не демонстрация была нужна, они хотели побоища, и ничего кроме. Их было уже не так много, как в предыдущие годы, но они перли на рожон, эти отморозки. Они, поди, знали, что шансы у них нулевые. Но, думаете, их это останавливало?

И вдруг натиск ослаб. Мы поначалу даже не поняли, что у них там не заладилось. Сзади, в последних рядах смутьянов, начался какой-то дикий базар. Нам дали приказ отступить. И только потом стало ясно, что нам тут подсобила группа молодых парней, что они налетели не на наших, а на смутьянов. Получилось так, что они поработали за нас. Наши, так сказать, защитники особо не церемонились. Они орудовали бейсбольными битами и цепями. То, что после них осталось, – зрелище не для слабонервных. Это было уж чересчур, но когда мы решили вмешаться, они повернули назад.

После уже начали трендеть о том, будто мы защищали нацистский молодняк. Это не так. Никого мы не защищали. На беду, тогда было много раненых. По счастью, не в наших рядах.

Потом начался этот процесс против бейсбольной банды. От смутьянов – целый ворох жалоб. Их организовал Томас Прадер, сын одного бывшего министра, настырный такой адвокат всех экстремистов и иноземцев. Нам он, сколько я помню, доставлял одни неприятности. Наконец-то адвокатская коллегия прекратила его безобразия. Он уже не выступает. Но тогда он всех достал жалобами и заявлениями. А доказательств-то – пшик. Несколько фотографий, сделанных журналистами. Большинство жалоб – не понятно на кого. Из канцелярии министра пришел факс с предупреждением: в переходе на Карлсплац, мол, имеют место сходки членов бейсбольной банды. Нам надлежало проверить. В конце факса прямо говорилось: «В случае необходимости немедленно задерживать для дознания».

Когда мы со старшим напарником отправились на площадь, я спросил его, как нам теперь действовать.

– Против кого? – удивился он.

– Против бейсбольной банды. Ты что, не читал факса?

– Ты чего хочешь? – вскинулся он. – Чтобы мы хватали людей, которые нам помогают? Если меня сведет случай с кем-то из них, я первым делом пожму ему руку и выскажу свою благодарность. А потом посоветую встречаться с друзьями где-нибудь в другом месте, так как не могу поручиться за всех своих сослуживцев.

С моим напарником мне повезло. Делая выбор между начальством и своими однокорытниками, он всегда принимал решение в нашу пользу. Но распускать язык не следовало: среди нас попадались и такие, которые заботились только о собственной шкуре и ради карьеры готовы были предать любого из нас. В семье не без урода.

Я заметил, что эти предатели либо из самых молодых, либо приближаются к шестому десятку. Среди юнцов всегда найдутся подонки, которые за лычку на погонах продадут мать родную. От этих держись подальше, как только их раскусишь. А среди пятидесятилетних есть смертельно обиженные на тех, кто обошел их по службе, эти как бы хотят отыграться. Самое время подсуетиться, выслужиться перед начальством и скакнуть на ступеньку повыше. Тут нужен соответствующий партбилет, но не обойтись, конечно, без протекции и благоволения кадровиков. А потому иные солидные мужики вдруг превращаются в примерных учеников, которые на переменке шепчут в ухо учительницы, кто у кого списывал классную работу. Мой напарник этим не грешил. Он всегда держал нашу сторону. И в конце концов тоже пошел на повышение. Правда, в Майдлинге. Но там, по крайней мере, нет такого места, как Карлсплац.