Француз - Юрий Костин

Почему Наполеон доверил такое важное задание простому офицеру, а не положился целиком и полностью на одного из своих приближенных, я понятия не имел. Политика — не мое дело.

— Мишель, передайте это письмо русскому царю, — попросил я.

— Вы шутите? Кто меня к нему допустит?

— Вы дворянин, царь Александр тоже, а, как известно, все дворяне мира — братья.

Ротмистр только усмехнулся в ответ.

— Ну тогда хотя бы фельдмаршалу Кутузову…

— Хотя бы… Мон шер, это очень сложно.

— Я понятия не имею, насколько это сложно, но чудеса происходят. Мне ведь император дал поручение. Попробуйте. Вы меня этим очень обяжете. В который раз. К тому же, как мне кажется, вам такое поручение не повредит. Вас заметят, попомните мои слова, Мишель. И я буду этому только рад, потому что шансов вернуть вам долг у меня, похоже, не будет.

— Вы излишне пессимистичны, мон шер… Так вы говорите, это письмо от самого месье Бонапарта?

— Именно. И это большая государственная тайна. Быть может, в наших с вами руках сейчас судьба всей Европы. Право, не стоит колебаться. Это ваш шанс.

Ротмистр не до конца поверил мне, но что я мог с этим поделать? Вскрыть письмо в доказательство своей честности было невозможно. Быть может, стоило оставить пакет при себе. Но в тот критический момент я действительно и ломаного гроша не дал бы за свою жизнь. А доверить завершение своей миссии я мог тогда только Мишелю, потому что в честности его и порядочности ничуть не сомневался.

— Хорошо, я попробую, — согласился ротмистр, пряча письмо за пазуху. — Но ничего не обещаю. И еще, Матье… У нас в России лучше, если большое начальство тебя не замечает и даже не ведает о твоем существовании. Это к тому, что меня, скорее всего, будут ждать новые неприятности.

— Я не совсем понимаю вас, но благодарен безмерно. Вы — настоящий друг и дворянин.

В последние дни пребывания фельдмаршала Кутузова в Тарутино штаб его был озабочен «французскими письмами». Одно было получено от маршала Бертье, который извещал Михаила Илларионовича о просьбе Наполеона принять «генерал-адъютанта графа Лористона с важными поручениями». Вслед за Бертье сам Наполеон удостоил фельдмаршала своим вниманием. Лишь только Михаил Илларионович раскрыл письмо и стал его читать, он понял, что дипломатическая победа в этой войне уже одержана.

«Князь Кутузов! Посылаю к Вам одного из моих генерал-адъютантов для разговора о многих важных делах. Хочу, чтобы Ваша светлость поверили тому, что он скажет, особенно когда он выразит чувства уважения и особого внимания, которые я давно испытываю к Вам», — писал Наполеон.

— Неприятель уже в моих руках! — воскликнул Кутузов.

Фельдмаршал боролся с соблазном предложить Лористону встретиться с ним на передовых позициях русской армии, чтобы, так сказать, морально его добить.

— Должно выиграть время и сколько можно дольше держать французов в бездействии, — сказал фельдмаршал князю Волконскому и генералу Коновницыну, которые присутствовали при вскрытии письма. — Обыкновенно атакуют они после полудня, когда хорошенько покушают… Французы, чего с них взять. Без еды да обильного пития не вояки.

— Согласен, господин фельдмаршал. Воины они, конечно, славные, но отними у них солому и лекарство — пиши пропало.

Кутузов кивнул.

— Поезжайте, голубчик, в авангард, — приказал он Волконскому. — Спросите Лористона, так любезно, как вы сможете, дескать, чего он желает и не может ли передать письмо вам.

— Как прикажете, — ответствовал князь. — Однако же как поступить, если он пожелает сам объявить свое поручение вам лично и не отдаст мне письма?

Кутузов задумался.

— Конечно, сам пожелает. Но вы скажите ему, что тотчас же пошлете ко мне за приказаниями. Но адъютанту накажите ехать до меня потише, пущай налюбуется на наше войско, — ответил фельдмаршал.

Князь Волконский встретил Лористона и сопровождавших его знаменитых французских генералов, разъезжающими верхом вдоль передовой линии русского лагеря. Как и предполагал граф, Лористон был готов обсуждать предмет своих переговоров только лично с Кутузовым.

— Хорошо, тогда я пошлю к нему адъютанта, — сообщил Волконский.

Вызвав своего ординарца Нащокина, Волконский приказал ему тотчас же отправиться к Кутузову, при этом, находясь в виду у Лористона, скакать галопом, а скрывшись из виду, поехать шагом…

Тем временем к беседующим присоединились еще несколько высших офицеров с французской стороны, а с русской — Беннигсен и Милорадович.

— Не угодно ли по стаканчику вина? — неожиданно предложил Лористон, который на самом деле не отличался легким нравом и не слыл противником принятых в высшем обществе условностей.

Поклонившись, князь Волконский отказался и предложил каждому ожидать ответа Кутузова в своем авангарде и «не смешиваться».

— Долго ли продлиться войне? — спросил Лористон. — Я нахожу, что климат ваш излишне суров для ведения полноценных боевых действий. Между тем русские больше приспособлены к зимней кампании, чем наши солдаты. Большая часть великой французской армии состоит из южан. Это не совсем честно…

— Не мы начинали войну, — сурово ответил Милорадович. — А коли зима вам помеха, извольте воевать в теплых краях, чего сюда-то было соваться? Хотя, я полагаю, до зимы вы уже будете далече от России… — он повернул коня к русским позициям, дав понять, что беседа закончена.

Все разъехались.

— Откуда он, этот Милорадович? — поинтересовался у Лористона один из офицеров, задетый открытым недружелюбием русских.

— Выходец из Сербии или Черногории. Дворянин. Но человек он простой в общении и любимец солдат.

— Черногорцы — смелые воины, однако же их дворяне не очень-то вежливы. Простота — не всегда добродетель, особенно для политика и даже генерала, — проворчал офицер.

С наступлением сумерек возвратился Нащокин. Он привез приглашение для Лористона посетить Кутузова в его главной «квартире». Предварительно русские командиры получили приказ разжечь как можно больше костров для создания иллюзии многочисленности русской армии. Людям было велено демонстративно точить штыки и чистить сабли до слепящего блеска, другим — варить кашу, не жалея запасов, и громко петь веселые песни, демонстрируя тем самым высокий боевой дух.

Лористон и Волконский были давними знакомыми. Но лично не встречались уже очень давно. Много лет минуло с того дня, как посланник Наполеона в последний раз наслаждался беседой с русским князем, доверенным лицом и любимцем самого самодержца, большим знатоком бурной светской жизни Петербурга, опытнейшим галантом, да к тому же еще и отменно говорившим на французском языке.

На дипломатическом приеме в русской столице оба офицера обнаружили по крайней мере три общих страсти, и уже к утру следующего дня Лористон называл князя mon ami. Сколько точно было в ту ночь выпито вина и проделано шалостей, «друзья» впоследствии вспомнить не сумели, а после вдоволь случилось событий, затмивших воспоминания о том дне. Однако даже с началом войны Волконский, будучи человеком более сентиментальным, не сумел растерять к своему нынешнему противнику всех симпатий. Он рассуждал, убеждая себя в невинности своих дружеских чувств, что лишь злая, но непреклонная воля Бонапарта привела в Россию всех этих людей, а не их личные убеждения или ложные надежды на победу.