Мама, не читай! Исповедь "неблагодарной" дочери - Катерина Шпиллер

— Пап, пожалуйста, не чеши пятку, — комок отвращения застревал у меня в горле, когда я слышала этот громкий и, надо сказать, занудливо долгий наждачный звук ногтей о голую, жёлтую, мозолистую пятку. Стоптанные, абсолютно драные тапочки чуть подванивают рядышком. Это мы все перед телевизором сидим.

— А в чём дело? — раздражался папа.

В чём дело? Ну, не могу же я сказать, что меня сейчас вырвет!

— Дочь, очень уж ты брезглива, — укоризненно качала головой мама.

Наверное, да. Есть у меня такой дефект. Причём, до сих пор.

Интересно, что в своих книжках мама живописала сию неприятную сторону жизни, бытовую нечистоплотность и «совковость» вот каким образом: она романтизировала все эти неэстетичные вещи, эти стоптанные вонючие тапки и рваные халаты, вложив высоченную якобы духовность в их обладателей и носителей. Существа женского пола в байковом дранье и с небритыми подмышками — душевно самые тонкие, умные и, разумеется, желанные для настоящих мужчин. И мужчины в стоптанных тапках и в растянутых «трениках» — самые верные и добрые на свете мужья. А «излишняя» чистоплотность, аккуратность и ухоженность отчего-то часто свойственны её отрицательным героям — бездуховным мещанам, аморальным людишкам. М-да... «Плюнуть таки хочется». Мам, а как же твой любимый классик с его «Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей»? А?

Откуда я взялась такая чистюля и брезгуха — совершеннейшая загадка. Но всю жизнь, до встречи с моим любимым, я страдала от чьего-нибудь бытового свинства — то от родителей, то от первого мужа... Драные халаты, несвежие трусы, дырявые тапки, грязные носки, немытые ноги... Всю мою жизнь я наблюдала это! С родителями я страдала молча, на первого мужа орала, как базарная торговка (кстати, совершенно бесполезно — не действовало!) и думала опять и снова, что это со мной что-то не так, раз все остальные, близкие мне, спокойно живут и не замечают этого кошмара. Значит, не кошмар, что ли?..

Зато теперь я наслаждаюсь тем, что живу с человеком, к которому самый брезгливый на свете придира не сможет предъявить никаких претензий. И в этом смысле мы нашли друг друга, между прочим. Я наслаждаюсь... нормой. Я ею дышу! Я получаю удовольствие от человека, который рядом. И ни разу ещё не испытала чувства брезгливости: мой любимый повода не даёт. Господи, чему я радуюсь, если подумать? Вот, что значит бóльшую часть жизни прожить со свинками...

Совсем немного пообщавшись с моим семейным «окружением», любимый сразу всё углядел и унюхал. А потом недоумённо разглядывал меня:

— Ты-то откуда такая взялась? Откуда в тебе всё это, чего быть и близко не должно?

— В семье не без урода, — смущённо хихикала я. — Но надо сказать, иногда бывало очень тяжко...

— Ещё бы, — грустно вздыхал он.

Напрасно я порой похваливаю себя-ребёнка, как умную и развитую девочку. Часто я бывала тупа, как сибирский валенок, и ненаблюдательна, как олигофрен. Так долго, почти до взрослости, не замечать очевидных и стыдных вещей...

Приходим в гости всей семьей, садимся за стол. Салаты, закуски, свежие овощи, нарезки... Ну, это ещё куда ни шло. Но когда подаётся мясо в виде, к примеру, антрекота или куски рыбы, то выясняется, что я не знаю, как с этим со всем обращаться. Позорище! Трудно поверить, но ни единого раза меня, девочку, никто не учил, как держать нож и вилку, как резать мясо, как обращаться с рыбой. Когда же дома, не дай бог, у нас была на ужин жареная рыба, я не ела, а пряталась в своей комнате, чтобы не видеть этого жуткого плевания костей на тарелки, прилипших к щекам и подбородкам кусков рыбы и всё тех же рыбных скелетов... Бр-р-р-р!

Про «разные ножи для разных видов еды» я узнала, будучи уже взрослой. Ресторанов в нашей жизни сроду не было, появились они (да и то о-о-очень редко, не чаще раза в год), когда я была уже глубоко замужем и растила дочь. Это теперь я люблю выбирать рестораны в зависимости от их кухни и наличия в десертном меню крема-брюле.

Разбирает любопытство: когда мама с папой ездили, например, на курорты и питались в общественных местах, как они выглядели? Как реагировали на них окружающие? Проверить это лично не довелось: за всю жизнь родители взяли меня с собой в поездки всего дважды. Первый — в последнее дошкольное лето, в Одессу (тогда я ещё вообще не заморачивалась никакими вилочно-ложечными проблемами, и это кстати, не правильно!). Второй раз мне было четырнадцать, и отдыхали мы в привилегированном доме отдыха в Сочи. Там я была занята исключительно своим неожиданным совершенно взрослым успехом у противоположного пола и тоже ни о чём таком не думала и ничего вокруг не замечала. А ведь наверняка за столом был позор. Задним числом — очень стыдно...

Кстати, любопытно: до тридцати лет я нигде не бывала, никуда не ездила, кроме как эти два раза в детстве на Чёрное море. И в этом смысле удивительным образом попадала в категорию детей из «неблагополучных» и бедных семей. Ведь дети «нашего круга» бывали с родителями, к примеру, в разных частях Прибалтики (любимый курорт интеллигенции) и регулярно на всяких «югах» — это было нормально. Мама с папой тоже нередко туда ездили, но без детей. Зато у меня была дача. Всё детство — у меня была дача...

А потом у меня был бедный муж, которому ничего такого не было нужно, а я уже ни к чему и сама не стремилась. Но зато у нас была дача. Может, лучше бы её никогда не было?...

Зато теперь я вижу мир. Боже, как он прекрасен, оказывается! У слепой дурочки открылись глаза, и она увидела свет. И выкрикнула, как полоумная, на всю вселенную пошлую банальность: мир надо видеть! Не в книгах, не на картинках, не по телевизору — глазами надо видеть, собственными! Нюхать, щупать, слушать, и только тогда можно лишь приблизиться к пониманию того, что такое этот мир, как он разнообразен и удивителен. Нет, мамочка, ты фатально ошибалась, утверждая, что знаешь весь свет и без поездок — через книги.

— Да я везде была — и в Риме, и в Мадриде, — любила ты часто повторять. — Я через книги чувствую запах других стран, городов... Я будто всё видела и всё знаю.

Ерунда это, мама, полная чушь. Ничего ты не знаешь и не видела. Именно всего лишь «будто». Потому-то у тебя такой узкий, зашоренный, убогий взгляд на весь мир, часто наивный и кособокий.

— В Америке самая развитая в мире демократия, поэтому там люди — счастливы. Но вся их культура выращена на гидропонике, поэтому такая поверхностная.

Ах, как всё просто, оказывается!

Ты же судишь о всей жизни по книгам и телевизионным передачам. Несчастное существо! Впрочем, в этом ты сама виновата: не хотела видеть мир, отбрыкивалась, как могла («Мне не надо, у меня нет сил, а зачем мне это нужно — я и так всё знаю...»). Чего боялась? Неужели ты боялась картины, которая может перевернуть все твои книжные, покрытые толстенным слоем пыли, представления обо всём на свете? Похоже, что так. Или просто лень?

Когда моя девочка подросла, я была объята страхами за неё до полной паранойи, до дрожи, до паники, до бреда. Это было болезненно, явный перебор. Мне нужен был, как теперь политкорректно выражаются, психотерапевт, а прямо говоря — психиатр. Ведь была б тогда моя воля, я бы водила дочку на коротком поводке и стояла рядом даже во время её пребывания на унитазе. Всегда. Как часовой с ружьём. Лет, наверное, до десяти ей было запрещено одной входить в подъезд, пользоваться лифтом. От подходящих слишком близко на улице незнакомых людей ей было строго-настрого велено убегать без оглядки с криками «Караул! Помогите!» Я — параноик? Да. Даже спорить не буду. Но было кое-что в моей жизни, из-за чего, думаю, любая любящая мать сочтёт мою паранойю почти нормальной...