Последний Фронтир. Том 1. Путь Воина - Вероника Мелан
Шрифт:
Интервал:
Нонсенс. Храм и она. Она и храм.
Несовместимо.
«Ничего, это ненадолго».
Дым от сигареты тянулся в щель между двумя стенами — здесь это именовалось окном. Вытянутый вверх, ведущий наружу проем — ни стекла, ни тряпки, чтобы заткнуть, ни москитной сетки. Нет, насекомые в это время года наверняка беспокоили обитателей мало, но Лин убивал сам факт, что в комнату, куда ее привели, в стене отыскалась самая настоящая ничем не заткнутая дыра. Просто. Дыра. Та самая дыра «просунь руку, и отморозишь пальцы».
Теперь Белинда курила возле нее, смотрела на тонкую серебряную нить реки, вьющуюся меж холмами, — эта стена монастыря высилась прямехонько над обрывом (искала уступ? Вот уж где идеальное место), — однако о смерти в этот момент не думалось — наоборот. Пусть неуклюже и натужно, но в душе все-таки клокотало довольство — она добралась до пресловутого храма, — комната, хоть и не теплая, особенно не продувалась, а в углу стояла кровать. С одеялом! Так что, если тут обитали духи или боги, то молитвы они однозначно слышали, за что им низкий поклон и хвала.
Сигарета тлела в пальцах — единственно привычный ритуал среди множества непривычных вещей: затяжка, вдох, мысли ни о чем, выдох. После во рту будет гадко, а у нее нет зубной пасты, но так ли это важно на фоне других многочисленных изменений и неудобств?
А провожатый даже не попрощался. Ушел и не сказал, что дальше.
Куда? Когда? Надолго?
Жрать дадут?
Вопрос жратвы вставал все острее — чудесные бутерброды Рианы кончились давным-давно.
А Килли даже представить не может, где я… Да и плевать ему.
Белинда вдруг поняла, что сейчас — вот прямо сейчас — она бы выпила. Хорошо, мощно — так, чтобы сразу забыться, чтобы не ощущать более странную звенящую пустоту в башке. Даже подселенец временно заткнулся — видимо, околел от осознания факта, что до монастыря она все-таки добралась.
«Так тебе и надо, засранец».
Да, выпила бы. Коньяка, портвейна, водки, спирта — не важно. Лишь бы не думать о непонятном прошлом — духах, разговорах, галлюцинациях — и о собственном туманном будущем. Выпила бы, чтобы отключиться.
И потому, когда в комнату зашел довольно молодой незнакомый парень, в руках которого дымилась тарелка с какой-то едой, Лин неожиданно для себя хрипло спросила:
— А вы тут пьете?
Одетый в длинную тунику и штаны незнакомец мигнул. Постоял несколько секунд, затем двинулся к кровати, поставил то, что принес, на низкую тумбу и удалился из комнаты — запер за собой деревянную дверь на скрипучих петлях. Кажется, глянул на нее укоризненно.
«Сам пидор!» — хотелось крикнуть ей вслед — взметнулось фонтаном чувство вины. Ну, подумаешь, спросила — а кто бы в такой ситуации ни спросил? Вдруг она имела в виду воду?
«Наверное, надо было поблагодарить. Б№я…»
Ну и черт с ними, со святошами.
Еда, еда, еда… А заснет она и так — заест пару таблеток обезболивающего ложкой супа и отключится до самого утра. Вот назло им и самой себе отключится.
(Various — Love)
Глубокой ночью в окно светила луна; Лин мерзла под одеялом. И, наверное, в первый раз в жизни не обращала внимания на то, что ощущает тело, потому как слишком много в этот момент чувствовала душа. Ровный и полупрозрачный бриз одиночества, выцветшее сожаление о том, что осталось позади, смутная и застенчивая надежда на что-то хорошее.
Ведь впереди еще может быть что-то хорошее? Далекое невидимое пока место, которое она когда-нибудь назовет домом: теплое кресло, ступеньки крыльца, вид занавесок сквозь закапанное дождем стекло… Своих занавесок. На той кухне, где ты сам повесил картину, где на полке в шкафу поставил любимую кружку, где под столом привычным движением босых ступней ищешь на полу тапочки.
Ведь это все не вечно — монастырь, незнакомые места, перемены. Ведь у каждой перемены есть начало и есть конец — тот самый конец, когда подруга-судьба вдруг скажет: «Присядь, передохни». И ты посидишь, никуда уже не спеша, с чашкой дымящегося кофе в руках, посмотришь, как на ветвях по утрам висят капельки росы, и, может быть, глубоко вдохнешь и ощутишь жизнь. Всю сразу в одном моменте — в одном дне, в одной минуте — за секунду всю жизнь.
Лин грустила и мечтала — ей было плохо и хорошо, как будто подсыхала старая рана, а вместе с ней отваливались от больного места и куски изуродованной кожи. Когда-нибудь нарастет новая. Обновится тело, обновится душа и жизнь. Неизвестно, здорово это или нет, но ничто не стоит на месте — завтра скрипучая дверь отворится вновь, и за ней обнаружится незнакомое лицо. Завтра ее ноги опустятся с кровати, обуют полусырые кроссовки, и путь продолжится — куда? Да важно ли.
Хорошо, плохо, тихо. Луна, тонкие облака, рассеянная светом звезд и не имеющая финального образа мечта. Холодные стены, свет лампад в коридоре, привычное одиночество.
Лин закрыла глаза.
Дряблые морщинистые руки, длинные узкие ногти, седые, как лунь, волосы, стянутые в три привычные хвоста, и длинный, полностью скрывающий ноги однотонный халат.
Это и есть Великий Мастер?
Если бы сидящий на коврике человек не шевелился, Белинда бы подумала, что перед ней однозначно восковая фигура — некий божок, которому местные приходят поклоняться утром и вечером — мол, помоги и защити, аминь.
Но нет — человек двигался. Сидел чинно, статно, на нее не смотрел, неспешно набивал из жестяной баночки табаком длинную изогнутую рожком трубку: аккуратно доставал большим и указательным пальцем по щепотке табачок, складывал его в углубление, с педагогической точностью утрамбовывал, а потом тянулся за новой порцией. И так раз за разом.
Сколько у него туда помещается?
Комната оказалась маленькой. Не залой, не сводчатым холлом, не богато уставленной кельей — просто комнатой без изысков: пара расшитых гобеленов на стенах, два узких полосатых ковра на полу, на одном из которых сидел старец, на другом она; в углу чадили дымком воткнутые в горшок с песком тонкие палочки.
Наверное, снова «духи гнать». Или шут его знает, зачем еще.
Мастер молчал; Белинда нервничала — сидела на ковре неуклюже, совсем не так удобно, как подогнувший под себя ноги старикан, — чувствовала, как медленно, но неотвратимо немеет пятая точка. Ерзала.
Как начинать беседу? О чем? Как вообще поздороваться? Или не лезть, пока не спросят?
Этим утром за ней пожаловал знакомый уже узкоглазый мужик в халате, сообщил, что «Великий Мастер ждать», после чего она, кряхтя, слезла с кровати и принялась с отвращением натягивать на ноги высохшие за ночь, но сделавшиеся вонючими и жесткими, как выброшенный в мусорный бак картон, грязные носки.
Блин, хоть бы постирать.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!