В открытом море - Пенелопа Фицджеральд

– А ведь его можно было бы назвать «старым морским волком», если тебе кажется, что это лучше, чем «старый мореход».

– Кого назвать?

– Да Уиллиса твоего. Это уже не звучало бы чересчур литературно.

Официант предложил им на выбор coq au vin или navarin[36], причем в иных обстоятельствах оба блюда наверняка носили бы название просто «рагу».

– А этот парень свое дело знает! – отметил Пинки, и Ричард почувствовал, что, пожалуй, полностью с ним согласен.

Вино, впрочем, хотя Ричард и сам не принадлежал к числу тех, к кому сомелье стремятся с распростертыми объятьями, оказалось не особенно хорошим. Но на сей счет Пинки ничего не сказал, поскольку был вполне удовлетворен изрядным количеством джина, да и платил за угощение не он; ну а Ричард ничего не сказал, потому что, подумав, пришел к выводу, что для Пинки и это вино вполне сойдет.

После того как принесли coq au vin и официант принялся сгружать на тарелки с загадочным образом разделенного блюда какие-то увядшие овощи, Ричард решил, что ему пора конкретизировать свою цель.

– У меня самого нет особого интереса в продаже этого судна, – признался он. – Я всего лишь изо всех сил стараюсь помочь старому, вышедшему в тираж художнику Сэму Уиллису, которого считаю своим другом. А ты не должен забывать, что помимо всех этих частностей ты получил от меня полную спецификацию «Дредноута».

– Ну-у, осмелюсь заметить… спецификация и в Управлении портом имеется… бесценная мисс Баркер… А впрочем, продолжай.

– Но я не помню, чтобы судно кто-то осматривал или инспектировал. И, по-моему, я прав, утверждая, что право подробного осмотра остается за покупателем.

Еще один официант прикатил тележку, на которой было блюдо с кусками gateaux[37], украшенное какой-то белой субстанцией, и стеклянная миска с водой, в которой плавали ломтики жесткого яблока. Вряд ли кому-то могла прийти в голову абсурдная мысль хоть что-то из этого съесть, но Пинки все же попросил положить ему кусочек «десерта» и сказал:

– Итак, спецификации. Ну что ж, мне придется вернуться в офис и проверить их, хотя, как я уже говорил, они там, безусловно, имеются. А теперь, надеюсь, ты не станешь ворчать, если я выпью бокал бренди?

Ричард заказал бренди.

– Я и еще кое о чем пока не упомянул, – решительно начал он, – и хочу, чтобы в этом отношении между нами все было абсолютно ясно: у меня есть основания полагать, что на «Дредноуте» имеется приличная течь.

Это заявление так насмешило Пинки, что он даже пролил несколько капель бренди, принесенного официантом с чрезвычайно утомленным лицом.

– Ну, естественно, эта старая калоша протекает! Все старые суда на Темзе протекают, как решето. И точно так же все пресловутые исторические особняки прогнили насквозь, точно головка перезрелого сыра. Всем это известно, однако старина нынче в цене.

Ричард вздохнул.

– Скажи, Пинки, тебе никогда не приходило в голову, каково это – принадлежать к классу вещей, ценность которых с возрастом только возрастает? Я имею в виду дома, дубы, мебель, вино, ну что там еще?.. Вот мне тридцать девять, а тебе не знаю точно, сколько…

Однако Пинки разговор на эту тему не поддержал, а через полчаса Ричард подписал счет, и они покинули ресторан «Реле». Пинки все еще что-то соображал, во всяком случае, ему было ясно, что в данном случае у него весьма слабые перспективы насчет комиссионного вознаграждения или повышения по службе.

– Раз уж ты уперся, Ричард, – сказал он, приобняв приятеля за плечи и одновременно отгородившись от него зонтом, – раз уж ты так уперся, то тебя черта с два с места сдвинешь, мне это, во всяком случае, не под силу, ты существуешь в каком-то непонятном пространстве – ни на земле, ни на воде. – И, поскольку Ричард молчал, Пинки прибавил: – Ладно, оставайся на связи. Следующая встреча не за горами. Да и вообще, надо бы почаще встречаться.

* * *

Вторыми или третьими покупателями, присланными Пинки, были страховой агент и его жена, которым хотелось иметь такое судно, где летом при полной воде можно было бы время от времени устраивать вечеринки, и старый «Дредноут» им весьма приглянулся, они, можно сказать, были им очарованы. В день осмотра шел небольшой дождик, но Уиллис так и не нашел в себе сил, чтобы заняться поисками «водонепроницаемой» шляпы, и ему пришлось обойтись обыкновенной фетровой шляпой с высокой тульей, но он упорно стоял на посту под протекающим фальшбортом, пока ни о чем не подозревающий сотрудник агентства показывал потенциальным покупателям судно. На камбузе, разумеется, царил жуткий беспорядок, зато прекрасное впечатление произвели и кубрик со старой табличкой «На 2-х матросов», и рубка, и салон на верхней палубе, откуда Уиллис обычно наблюдал за жизнью реки.

– Вы, наверное, заметили качество днищевой обшивки? – вещал риелтор. – Все планки сплошь из молодого английского вяза и наложены в три слоя от киля, а поверху еще и дубом обшиты! Дуб – вот что, знаете ли, имел в виду адмирал Нельсон, говоря о качестве деревянных переборок! Причем, обратите внимание, я ведь не утверждаю, что долгая жизнь не оставила на этом судне своих печальных следов. Здесь, безусловно, имеются кое-где небольшие повреждения, вызванные особенностями нашего климата…

Через несколько недель, которые Уиллису, однако, показались годами, солиситоры составили, наконец, предварительный вариант договора на продажу несчастной старой баржи, согласно которому риелторское агентство было готово заплатить за «Дредноут» 1500 фунтов, но при условии, что через полгода, то есть к весне 1962-го, Уиллис приведет судно в порядок.

«Полгода!» – то и дело повторял Уиллис. Это, конечно, довольно долго, но в пределах допустимого.

Ричард предложил ему заменить за это время насосы, насосные колодцы и кое-какие части корпуса. Он все никак не мог понять, с каким человеком в данном случае имеет дело, тщетно пытаясь помочь тому, кто никогда не ощущал ни физической, ни душевной потребности что-либо в своей жизни менять. Даже сама внешность Уиллиса – короткие, торчком стоящие черные волосы и победоносное, как у боксера-профессионала, выражение лица – не претерпела особых изменений с тех пор, как он еще в начальной школе прогуливал уроки, уходя на берег реки и слоняясь в доках. Вообще-то некогда у него были и жена, и мать, на редкость прочная старуха, великая велосипедистка и сторонница местных лейбористов, но обе они умерли от рака, и тут, разумеется, никакие замены оказались невозможны. Уиллис считал, что тело должно либо само себя восстанавливать, либо попросту переставать функционировать, но к чувствам это абсолютно неприменимо, особенно к его собственным чувствам. И он в итоге стал сомневаться в целесообразности любых перемен и новых начинаний, доверяя лишь умению людей держаться вместе. «Дредноут» оставался на плаву более шестидесяти лет, а Ричард, хоть Уиллис и называл его Капитаном, в таких старых деревянных судах, во всех этих тимберсах и шпангоутах, разбирался плоховато. Однако было ясно, что если починка «Дредноута» будет произведена кое-как, она почти наверняка станет его концом. По этому поводу Уиллис часто вспоминал свой последний визит к дантисту. В 60-е годы посещение зубоврачебного кабинета было бесплатным, но если вы хотели избежать хирургического вмешательства, требовалось подписать какие-то бумаги, которые Уиллис с радостью и подписывал. А когда дантист объявил, что два зуба необходимо срочно удалить, Уиллис просто встал и пошел прочь, довольный тем, что не успел снять куртку и благодаря этому избежал необходимости продолжать дискуссию. Покинув приемную врача, он с полным основанием думал: ведь если удалить один зуб, а еще хуже два, то вскоре за ними последуют и все остальные.