Бог астероида - Кларк Эштон Смит

Сила притяжения Солнца, усиливающаяся по мере того, как «Фосфор» двигался навстречу своей гибели, сделала движения людей медленными и трудными. Они опасались, что будут обездвижены, прежде чем смогут закончить подготовку к детонации второй серии бомб. С трудом, под бременем утроенного веса, они пробрались к сиденьям, которые располагались напротив рефлектора, показывающего что происходит в пространстве снаружи корабля.

Сцена, которая открылась их взору, изумляла и потрясала. Шар Солнца значительно расширился, заполнив нижнюю часть небес. Едва различимый, сумрачный, плачевный пейзаж без горизонта, освещённый далёкими, багровыми судорожными вспышками разрозненных вулканов, синеватыми зонами и пятнами странных радиоактивных минералов, становился всё детальнее. Перед ними открывались горы, по сравнению с которыми Гималаи выглядели как холмы; раскрылись пропасти, способные поглотить астероиды и целые планеты.

В центре этого циклопического ландшафта пылал великий вулкан, который астрономы назвали Гефестом. Это был тот самый вулкан, который Хилар и Родис видели из окна обсерватории. Языки пламени длиной в сотню миль поднимались ввысь из кратера, облизывая небеса. Сам кратер казался входом в какой-то потусторонний ад за пределами Вселенной.

Хилар и Хэн Йоас больше не слышали грозного тиканья хронометра, и не могли наблюдать за его зловещими стрелками. Смотреть на часы было сейчас бесполезно: люди больше не могли ничего сделать, и перед ними теперь была только вечность. Они оценивали свой спуск по тому, как расширялась сумрачная солнечная равнина, вздымавшей перед глазами выпуклости новых гор, углубления новых бездн и пропастей в солнечной сфере, которая уже потеряла всю былую округлость.

Теперь стало ясно, что «Фосфор» упадёт прямо в пылающий зев кратера Гефеста. Всё быстрее и быстрее падал корабль, всё тяжелее становились цепи навалившегося на них тяготения, которые не смогли бы сбросить с себя даже гиганты…

В последний миг рефлектор, в который вглядывались Хилар и Хэн Йоас, оказался полностью заполнен языками вулканического огня, которые охватили «Фосфор».

Затем, не имея глаз, чтобы видеть, или ушей, чтобы слышать, люди стали частью того погребального костра, из которого, подобно фениксу, возродилось Солнце.

III

Родис, поднявшись на башню после череды прерывистых снов и беспокойных грёз, увидела из своего окна восхождение вновь возгоревшейся огненной сферы.

Солнце ослепило её, хотя его сияние было наполовину скрыто в радужных туманах, которые дымились над ледяными горными вершинами. Это было зрелище, наполненное изумительными предзнаменованиями. Тонкие ручейки падающей воды уже начали беспокоить ледяную броню на склонах и уступах; позже они превратятся в бурные потоки, обнажающие погребённую подо льдами почву и камень. Пар, который, казалось, плыл и колебался под воздействием возрождающихся ветров, поднимался к солнцу от озёр застывшего воздуха на дне долины. Это было зримое возобновление простейшей жизни и активности, которые так долго пребывали в состоянии ночной спячки. Даже через изолированные стены башни Родис почувствовала солнечное тепло, которое вскоре пробудит семена и споры растений, на протяжении столетий спокойно лежавшие в холодной почве.

Сердце Родис было потрясено этим зрелищем. Но даже чудо возрождения жизни не могло отвлечь её от великой печали, которая оставалась с ней, словно нетающий лёд. Она поняла, что Хилар никогда не вернётся к ней, кроме как лучом света, искрой жизненного тепла, которой он помог зажечься вновь. Родис вспомнила его обещание, которое звучало сейчас как ирония, а не утешение:

«Я вернусь к тебе – в солнечном свете».

Осушив тринадцатый бокал сухого мартини, Гейлорд Джонс благодушно вздохнул и принялся внимательно рассматривать пол бара. Джонс был пьян. Он знал, что был пьян. С восхитительной ясностью он оценил точную степень своего опьянения.

В его мозгу вращался великий белый свет. Джонс мог мгновенно направить этот свет в самые смутные уголки несущественности, называемой жизнью. Наконец, он мог оценить абсурдную логику космоса. Всё было очень просто. Ничто не имело значения.

Всё было очень просто, и ничто не имело значения до тех пор, пока можно было держать себя в достаточной степени подпития. Ах, в этом-то и заключалась проблема. Глубоко и продолжительно поразмыслив, Джонс решил, что ещё один мартини поможет поддержать его опьянение на правильной стадии.

В этом конкретном баре он обыкновенно выпивал по три бокала подряд. Мартини были хорошо перемешаны. Бармен знал своё дело. Но Джонс чувствовал, что, когда дело доходит до баров, тут не может быть фаворитов. Ведь вокруг было так много других заведений, которые не в меньшей степени заслуживали того, чтобы их посетить. На самом деле, один такой бар был прямо за углом на его пути домой.

– Дивлюсь, что продают его виноторговцы: где вещь, что ценностью была б ему равна? – пробормотал он запомнившуюся строчку одного восточного поэта, осторожно слезая со стула.

Джонс гордился сознанием своей способности. Помощь от неё была поистине неоценимой. При необходимости он мог взять ещё один, два, три, четыре бокала, и всё равно спокойно и уверенно пройтись прямо, не отклоняясь от пресловутой меловой линии. По крайней мере, каждую ночь прошлого месяца, он доверху наполнял свои трюмы в различных алкогольных портах между своим офисом и отелем. Это никогда не причиняло ему вреда. Никто не мог сказать, что на каком-либо участке дороги домой, Джонс шёл, шатаясь, или хотя бы колеблясь. Его утренние головные боли, если таковые и случались, всегда были лёгкими и мимолётными.

Он встал и посмотрел на себя в зеркало, висящее за барной стойкой. Да, в его нынешнем состоянии опьянения он вполне мог держаться на ногах. Ни один случайный наблюдатель не смог бы сказать, что он выпил три мартини, не говоря уже о тринадцати. Его глаза были ясны, его лицо не было более красным или бледным, чем обычно. Он аккуратно поправил галстук, пожелал бармену хорошей ночи и направился к двери.

Разумеется, его двигательные способности оставались полностью ему подконтрольными. Джонс знал, что они не подведут его, пока он проявляет должную осторожность и не ведёт себя слишком опрометчиво. Такие чувства никогда его не обманывали. Но, когда он пересёк длинное помещение бара, у Джонса возникло любопытное ощущение. Помещение было пустым, если не считать нескольких припозднившихся посетителей возле стойки или сидящих за дальними столами. Но несмотря на это, в какой-то момент, а потом ещё несколько раз, ему показалось, что он наступил кому-то на пятки. Это было озадачивающее и сбивающее с толку ощущение, поскольку, как он мог ясно видеть, перед ним или даже вблизи него никого не было. С некоторым усилием, каждый раз Гейлорд проверял себя – не спотыкается ли он.

Джонс продолжил двигаться дальше, чувствуя себя немного обеспокоенным и раздражённым. И вновь, когда он подошёл к двери, таинственное ощущение повторилось – словно пальцы его ног натыкались на пятки какого-то незнакомца, который шёл по комнате прямо перед ним. На этот раз Джонс чуть не свалился лицом на пол, прежде чем смог восстановить равновесие.