Дневник. 1873–1882. Том 2 - Дмитрий Милютин

6 июня. Вторник. Сегодня получены с курьером из Берлина письменные донесения князя Горчакова и графа Шувалова как о первом заседании конгресса, так и о последующих особых совещаниях графа Шувалова с Биконсфильдом, маркизом Солсбери и графом Андраши. Донесения эти произвели на государя тяжелое впечатление. Английский первый министр заметно переменил тон со времени бывших в Лондоне соглашений с графом Шуваловым; он почти отступает от тех условий, которые были подписаны маркизом Солсбери и, чтобы сколько-нибудь оправдать такое нечестное поведение, берет предлогом невыгодное впечатление, которое будто бы произвело на английское общество напечатание в газетах самого акта, подписанного графом Шуваловым и маркизом Солсбери. Это нарушение тайны, о сохранении которой так заботились сами английские министры, Биконсфильд приписывает какому-то мнимому корреспонденту одной лондонской газеты из Петербурга (!). Эта очевидная выдумка служит только для прикрытия нескромности английского правительства.

Как бы то ни было, но во вчерашнем заседании конгресса Биконсфильд, со свойственной ему резкостью, поддерживал необходимость турецкого владычества в Южной Болгарии, где, по мнению англичан, может быть допущена только административная автономия, с оставлением за Портой права держать там войска – вопреки тому, что было положительно условлено в Лондоне. К сожалению, князь Бисмарк (председатель), кажется, принял за правило не допускать в общих заседаниях прений по существу дела, а предоставлять разрешение главных затруднений частному соглашению между заинтересованными сторонами. Так и болгарский вопрос остался пока нерешенным: графу Шувалову предстоит снова вести единоборство с Биконсфильдом. Третье заседание конгресса назначено на завтра (среду). Что касается вопроса об отводе нашей армии и английского флота от Константинополя и связанного с этим оставления Шумлы и Варны, то вопросы эти как будто отложены в сторону; не только не занимаются ими в заседаниях конгресса, но и сами англичане перестали настаивать.

А между тем сегодня же под Константинополем чуть было не дошло до возобновления военных действий. Фуад-паша, исполняющий должность главнокомандующего Константинопольской армией, вздумал было потребовать от начальников наших передовых войск снятия каких-то наблюдательных вышек. Для поддержания этого дерзкого требования выдвинуты были турецкие войска; генерал Тотлебен также приказал нашим войскам занять боевую позицию, но князь Лобанов успел вовремя объясниться с турецкими посланниками, и дело на этот раз уладилось благополучно. Однако является невольно подозрение: не желают ли турки нарочно вызвать нас на столкновение, чтобы помешать мирному исходу дела?

На возвратном пути из Царского Села в Петербург мне пришлось ехать в одном вагоне с турецким послом Шакир-пашой и свитой его. Тут мы познакомились и беседовали дружелюбно.

8 июня. Четверг. Вчера не был в Царском. После заседания Военного совета намеревался ехать на обед к французскому послу Ле Фло; но неожиданно получил по телеграфу приказание государя приехать в Царское Село к 9 часам вечера.

Приехав к назначенному часу, я прямо отправился в государев кабинет, куда собрались в то же время великие князья – наследник цесаревич и Владимир Александрович, – Гирс и граф Адлерберг. Мы нашли государя взволнованным и озабоченным; он прочел нам полученные из Берлина телеграммы: граф Шувалов извещает о горячих прениях, которые он выдержал с английским и австрийским первыми министрами. Требования их относительно Болгарии возмутительны; Биконсфильд нисколько не считает себя связанным условиями, подписанными в Лондоне маркизом Солсбери. Вместе с тем граф Шувалов предваряет об отправлении в Петербург полковника Боголюбова со словесным докладом и просит немедленного разрешения по некоторым вопросам, которые должны обсуждаться в предстоящем в пятницу заседании.

Выйдя из государева кабинета, мы с Гирсом проектировали ответную телеграмму графу Шувалову, не давая, однако же, категорического разрешения до приезда Боголюбова.

Я остался ночевать в Царском. Сегодня после моего доклада Гирс доложил государю некоторые вновь полученные телеграммы, а затем происходило особое совещание по делу совсем другого рода: по поводу новых проделок великого князя Николая Константиновича, который [как недавно только узнали] еще в феврале обвенчался тайно с некою девицей Дрейер (дочерью оренбургского полицеймейстера) обманным образом, сделав подложную подпись и выдав себя за какого-то отставного полковника. Государь был крайне озабочен и затруднен решением вопроса, как поступить в таком случае: смотреть ли на великого князя на основании прежнего акта, которым он признан в ненормальном состоянии рассудка, или поступить с ним по всей строгости законов. К совещанию приглашен был в качестве эксперта князь Сергей Николаевич Урусов. Говорили долго, но ни к какому окончательному решению не пришли.

В Петербург возвратился я в обыкновенное время. Вечером съехались ко мне Гирс и только что приехавший Боголюбов. Государь пожелал, чтобы мы предварительно выслушали привезенные им известия и, обдумав их, приехали все трое завтра утром в Царское Село. Из рассказов Боголюбова видно, что положение графа Шувалова весьма тяжелое и трудное; в особенности затрудняет его присутствие князя Горчакова. Боголюбов рассказал несколько анекдотических случаев, показывающих до очевидности, что наш маститый канцлер совершенно невменяем.

9 июня. Пятница. Полковник Боголюбов лично доложил государю при Гирсе и при мне всё то, что было ему поручено графом Шуваловым. После того, оставшись один у государя, я счел необходимым передать, что слышал от Боголюбова относительно князя Горчакова; я счел себя даже обязанным это сделать, потому что Боголюбову было поручено графом Шуваловым объяснить мне крайне затруднительное положение, в которое ставит его безотчетная болтовня нашего канцлера.

10 июня. Суббота. После своего доклада остался я, по обыкновению, и при докладе Гирса. Читались полученные от графа Шувалова и князя Лобанова письма. Положение дел представляется государю в весьма черном цвете; он уже не рассчитывает на успешный исход конгресса, а между тем всё еще возлагает надежды на слово императора Вильгельма, который будто бы обязан взяться за оружие заодно с нами, если Австрия вздумает объявить нам войну. Я прочел полученные мною три письма от генерал-майора Горлова из Парижа; он сообщает переданные ему тайным его корреспондентом из Лондона сведения, еще усилившие мрачное наше настроение.

К тому же и болезнь императрицы опять возбуждает опасения…

11 июня. Воскресенье. Сегодня утром я не ездил в Царское Село, что было очень кстати, потому что чувствовал довольно сильную простуду. Однако же перед обедом получил приказание приехать вечером. В 9 часов собрались у государя наследник цесаревич, великий князь Владимир Александрович, граф Адлерберг, Гирс и я. Прочли полученную телеграмму о вчерашнем заседании конгресса, протокол предыдущего заседания и некоторые записки графа Шувалова с вопросами, требовавшими разрешения к завтрашнему дню. Все эти известия малоутешительны; государь раздражен, не в духе, продолжает говорить о неизбежности войны. При всяком случае я стараюсь напоминать, что как бы ни были для нас невыгодны условия настоящего конгресса, они все-таки будут несравненно менее тяжелы и унизительны для России, чем то, что ожидает нас в случае войны, после неизбежного поражения. Наши военные силы так расстроены войной, так разбросаны, что не предвидится никакого вероятия успеха.