Абонент недоступен - Фридрих Незнанский

Гордеев поймал себя на мысли, что его почти не удивляет возможность связаться с космическим объектом, не выходя из подмосковного бревенчатого дома. Это больше было похоже на добрую шутку, на беззлобное надувательство. Ведь на экране мог быть и не Пашкевич, а кто-то из компании лихих шутников. Тем более что Гордеев никогда в глаза никакого Пашкевича не видел, даже на фотографии. А как же невесомость? – спросил он у самого себя. А что невесомость? При современных графических возможностях компьютерной техники симуляция невесомости не есть проблема. И если бы не присутствие здесь Дениса Грязнова, Гордеев действительно воспринял бы все увиденное как самый обыкновенный розыгрыш. Но Денис в профессиональных делах на розыгрыши не был способен. Для него расследование и трезвый взгляд на вещи – это понятия-синонимы.

– Только через двенадцать дней, – сказал Алик.

– А? – Гордеев еще пребывал в раздумьях.

– Я говорю, сеанс связи через двенадцать дней.

Гордеев захотел спросить, каким образом Алику удалось наладить двустороннюю (именно двустороннюю!) космическую связь, но его опередил Денис:

– Алик, колись, как ты дошел до такой жизни?

– До какой?

– Сам знаешь до какой, – произнес Денис, показывая на компьютер.

– А, ты про это? А чего тут особенного? Это обычная спутниковая тарелка для приема телевидения.

– Ой ли, обычная?

– Обычная. Ну, правда, частотки ресиверу я слегка подрезал…

– Ага, уже теплее.

– Ну так, самую малость. Для удобства.

Денис переглянулся с Гордеевым, который, прислонившись к дверному косяку, стоял и с большим трудом делал вид, что в действительности ничего особенного в общем-то не происходит.

– И давно ты это? – продолжал Денис.

– Что «это»?

– Частотки, говорю, давно подрезал?

– Да нет, только в прошлом году, когда Женька первый раз на «Мир» полетел.

– Ладно, предположим, что так. Ты его слышишь и видишь. А он тебя как? У тебя же мощности не хватит.

– А мне зачем? Это пускай он меня видит и слышит. У них там на «Мире» стоит отличный приемничек. Они с его помощью могут не только породу моего Вилли разглядеть, но даже с точностью до дня вычислить его возраст.

– Не понял, – Денис напрягся. – Что это за приемничек такой?

– Да есть один. Рентгенвибротелескоп называется. Знаешь такой?

Денис кивнул:

– Слышал. От профессора Капицы. В передаче «Очевидное – невероятное».

– А чего ж тогда спрашиваешь?

– Уточняю. Например, не гнал ли беса профессор Капица?

– Профессор Капица беса не гонит никогда! – с деликатной грубостью отрезал Алик.– Это один из последних честных ученых на всем земном шаре. Вместе со Станиславом Лемом и Борисом Стругацким.

– Ну ладно, ладно, – оправдывался Денис. – Не заводись. Я же неуч, ты знаешь. Иногда чего-нибудь не того и ляпну. А ты не обращай внимания.

– О'кей, – уже совершенно спокойно отозвался Алик и повернулся к Гордееву: – Слушай, Юра, да ты не огорчайся, что мы Женьку потеряли. Я же с ним и с Волковым этот проект вместе химичил.

– Правда? – обрадованно отреагировал Гордеев.

– Честное пионерское! – ответил Алик и рукой отдал пионерский салют. – Могу, если нужно, порассказать. Только не знаю, чего тебе конкретно нужно.

– Да я и сам еще толком не знаю.

– А ты не стесняйся, задавай вопросы.

– Да ему все бы да разом, – встрял в разговор Денис. – Валяй все подряд. Только чайковского не забудь забодяжить.

– Лады. – Алик вышел из «радиорубки» и через время вернулся с тремя глиняными кружками, от которых исходил горячий запах какого-то сумасшедшего настоя из множества диких трав.

– Дурман есть? – спросил Денис, показывая на кружки.

– Нет. Дурмана нет. Вчера последнюю щепоть заварил. Только вытяжка ржаной спорыньи. Зато много.

Гордеев бросил на Дениса взгляд, полный недоумения.

– Пей, – сказал Денис. – Ты еще такого не пил.

– А оно как? – робко поинтересовался Гордеев.

– Да никак, – ответил Денис, переглядываясь с Аликом. – Как всё на свете. Шуток не понимаешь? Пей!

Гордеев все еще сомневался. По слухам он знал, что многие знаменитые компьютерные программисты весьма часто балуются сильными наркотическими веществами, если только не сидят на них по полной программе, как тот же небезызвестный Тимоти Лири – профессор из Гарварда, изобретатель Интернета.

Он сделал глоток и убедился, что это обычный травяной сбор, не более того. Вот теперь его действительно попытались разыграть. И разыграли.

– У вас все шуточки на уме, а у меня, между прочим, клиент в «Матросской тишине» парится.

– Ой, да, – спохватился Денис. – Давай, Алик, колись насчет Волкова.

– Когда-то давно, еще в 1996 году, мне в голову пришла идея глобального телекоммуникационного покрытия, – рассказывал Алик, прихлебывая из кружки. – Это не было чем-то принципиально новым для сотовых подвижных систем, однако принципиальное отличие заключалось в том, что зона обслуживания дополнялась цеппелинами.

– Чем? – спросил Гордеев, склонившись над своим органайзером.

– Цеппелинами.

– В смысле дирижаблями?

– Скажем так, хотя тут есть небольшое отличие. Но это не самое главное. Короче, это проект цеппелин-сателлитовой сотовой связи, сокращенно ЦЕСС. Хотя с самого начала ни о каком проекте речи не шло. Это Волков уже позже присобачил ему это громкое слово – проект. Присобачил и тут же лихорадочно ринулся воплощать в жизнь. Роли он распределил таким образом: я – основной генератор идей, Волков – исполнительный продюсер, а Пашкевич – главный менеджер по поставкам авиационно-космического оборудования.

– А на какой стадии сейчас находится разработка вашего, как ты сказал, ЦЕСС?

– За два дня до убийства Владимира Сергеевича мы уже готовы были перейти к стадии внедрения. Не хватало лишь одного, сам понимаешь, чего.

– Денег?

– Их самых.

– Сколько? Ну хотя бы примерно, если не секрет.

– Не секрет. Примерно миллионов двадцать.

– Долларов?

– Да, долларов. Необходимо было заплатить за изготовление цеппелинов.

– А для чего вообще нужны цеппелины?

– На самом деле все очень просто. Дорогостоящие ретрансляционные спутники дополняются цеппелинами с установленными на них приемо-передающими системами по типу базовых радиостанций. Если такой дирижабль запустить на высоту пятьдесят метров, то радиус одной соты-ячейки увеличивается с обычных пяти до ста и более километров, в зависимости от параметров ландшафта. А если высота запуска достигает ста метров, то очень возможно, что радиус при этом расширяется до тысячи верст. Таким образом отпадает потребность в большом количестве базовых станций.