Играющая в го - Шань Са

— Вы тоже играете?

Я не отвечаю.

В парке, вокруг низких столов, в полной тишине сражаются друг с другом поклонники го. Судя по одежде, эти люди принадлежат к самым разным слоям общества.

Не приди я сюда, никогда бы не поверил, что может существовать место, где в го предлагают сыграть случайным прохожим. Я считаю эту игру привилегией элиты, любая партия — священная церемония.

Впрочем, удивляться нечему. Легенда гласит, что эту удивительную игру придумали в Китае четыре тысячи лет назад. В ходе слишком долгой истории культура ее истощилась, го утратила не только утонченность, но и изначальную чистоту. Игра пришла в Японию несколько сотен лет назад, над ней размышляли, ее улучшали, и она стала божественным искусством. Моя родина в очередной раз доказала свое превосходство над Китаем.

Я разглядываю молодую китаянку, которая рассеянно передвигает камни по доске. Ни одна японская женщина не может без провожатых явиться туда, где бывают только мужчины. Я заинтригован. Подхожу.

Она моложе, чем мне показалось издалека, на ней школьная форма. Подперев голову ладошкой, она размышляет. Фигуры на доске расположены так умно и затейливо, что я решаю взглянуть повнимательнее.

Девушка поднимает голову — у нее широкий лоб и раскосые, как два листочка ивы, глаза. На мгновение мне чудится, что передо мной моя гейша — такой она была в шестнадцать лет. Наваждение мгновенно рассеивается. Красота японки была застенчивой, потаенной. Китаянка смотрит на меня и не краснеет. Японские женщины бегут от солнца, потому что наш идеал изящества велит им быть белокожими. Эта девочка все время играет на открытом воздухе, и лицо ее осенено смуглым очарованием. Я не успеваю опустить глаза, и мы встречаемся взглядами.

Она предлагает мне сыграть партию. Я капризничаю, чтобы она ничего не заподозрила.

Перед уходом из ресторана Хидори агент капитана Накамуры проинструктировал меня: за последние десять лет наша страна стала для всей Азии витриной западного мира. Выдавая себя за одного из китайских студентов, долгое время учившихся в Токио, я легко объясню свой вид, свой выговор и незнание некоторых деталей местного быта и жизни страны.

Китаянка не склонна к болтовне. Она не задает мне ни одного вопроса, торопясь начать игру. С первого же хода девушка предлагает мне коварную и экстравагантную партию. Я никогда не играл в го с женщиной. Да что там — я никогда не сидел так близко к женщине, конечно не считая Матушки и сестры, Акико, моей гейши или случайной проститутки. Доска разделяет нас, но аромат юной соперницы смущает меня.

Она сидит, склонив голову над доской, погруженная в размышления, и как будто мечтает. Нежное лицо составляет поразительный контраст с уверенно-жесткой манерой игры. Эта девочка возбуждает мое любопытство.

Сколько ей лет? Шестнадцать? Семнадцать? Грудь у нее плоская, волосы заплетены в две косы, во всем облике какая-то неопределенность, не позволяющая окружающим понять, кто перед ними: девочка или переодетый мальчик. Но женственность уже заявляет о своих правах: шея приобрела соблазнительную округлость, как подснежник ранней весной.

Вечер наступает неожиданно и слишком скоро. Мне пора в казарму.

Она приглашает меня вернуться на следующий день. Подобное предложение — исходи оно от другой женщины — выглядело бы двусмысленным, но эта девочка умело манипулирует своей невинностью.

Я не отвечаю на ее предложение. Китаянка собирает камни в бочонок, они гремят, словно протестуют против моего показного безразличия. Я мысленно усмехаюсь. Она станет очень большим игроком, если усмирит темперамент и научится управлять своей духовной энергией.

— В воскресенье, в десять утра, — бросает она.

Мне нравится ее настойчивость. Я перестаю упорствовать и киваю.

Когда наши женщины смеются, они прикрывают лицо рукавом кимоно. Китаянка улыбается без стеснения и жеманства. Ее губы раздвигаются, как лопнувшая кожура граната.

Я отвожу взгляд.

Группа паломников идет вдоль нескончаемой стены. Они проникают внутрь через пролом и видят перед собой сверкающие волны озера в обрамлении тысяч и тысяч деревьев. В развалинах беседки играет с воздушным змеем ребенок.

Он лукаво улыбается, произносит слова приветствия и объясняет, что его змей предсказывает будущее. Самый старый паломник задает вопрос:

— Ведомо ли ему, куда мы направляемся?

Воздушный змей взмывает под потолок, резко меняет направление, подлетает к другому углу. Подобно попавшей в силки птице, он тыкается крыльями в стены, бьется об окна и внезапно камнем падает вниз.

— Во Мрак!

Я просыпаюсь.

Сегодня утром Минь нагнал на велосипеде моего рикшу и сунул мне в руки книгу. Пролистывая ее, я нашла сложенную вчетверо записку. Он приглашает меня прийти в конце дня к Цзину, чтобы отпраздновать его двадцатилетие. Я решаю представить имениннику Хун. Их встреча будет моим подарком.

В саду у Цзина курят, пьют и спорят студенты. Юноши в белых шелковых шарфах вокруг шеи подражают проклятым поэтам. Девушки с короткими стрижками, в туфлях на плоской подметке выглядят мужественнее своих спутников. В центре кружка одна из студенток разглагольствует перед товарищами. Минь стоит, прислонившись спиной к дереву, и внимательно слушает. Время от времени он рассеянно оглядывает собравшихся, но меня не замечает.

Вышедший из дома Цзин ставит на табурет поднос с чаем. Я представляю ему Хун, ошеломленную встречей с молодыми революционерами. Между ними завязывается оживленный разговор.

Я опускаюсь на стул. Чтобы развеять скуку, лущу соленые семечки и наблюдаю за рассуждающей о чем-то студенткой. Как ни странно, я нахожу ее красивой — несмотря на агрессивные манеры. Эта двадцатилетняя девушка знает законы ораторского искусства — публика внимает ей с напряженным интересом. Каждая ее фраза так изящно отточена, что я замираю от восхищения.

— … Военная экспансия Японии в самом разгаре, наши враги не остановятся, завоевав Маньчжурию, следующим этапом станет Пекин, за ним последуют Шанхай и Гуандун. Суверенитет Китая в опасности! Очень скоро мы превратимся в слуг, в рабов, в бродячих собак! Военные наместники, временные правительства, военные власти разделили наш континент. Только патриотизм поможет нам собрать силы и даст надежду. Восстанем же, прогоним захватчиков, уничтожим продажных военных, утоляющих жажду народной кровью. Вернем землю крестьянам и достоинство рабам. На обломках феодально-колониального строя построим новый Китай, где воцарится демократия. Без коррупции, без нищеты, без насилия. Равенство, свобода и братство — таким будет наш девиз. Каждый трудящийся будет работать по мере своих потребностей. Хозяином станет народ, а правительство будет ему служить. В этот день к нам вернутся мир и счастье!

Ей аплодируют. Поблагодарив аудиторию, она поворачивается к Миню. Жесткость в ее взгляде сменяется нежностью. Он отвечает девушке улыбкой. Я встаю и возвращаюсь к Цзину и Хун. Моя подруга испытывает на юноше свои чары. Она говорит о своей семье и о назначенной свадьбе. Ее пристальный взгляд невыносимо настойчив.