Совсем не Аполлон - Катарина Киери

Я понемногу расслаблялась. Должно быть, уснула. Образы внутри меня принимали фантастические формы. Я оказалась рядом с музыкантами, мне дали какое-то путаное поручение. И вдруг там возникла Лена, она смотрела на меня все тем же неодобрительным, отталкивающим взглядом. И я снова напряглась.

Я пыталась представить себе, как Лена узнала о том, что у ее отца роман с другой женщиной. Перебирала разные варианты. Например: он вечером зашел к ней в комнату, присел на край кровати, завел откровенный разговор. А может быть, ей рассказала мама. Или она услышала по недоразумению, через закрытую дверь, когда родители ссорились. Или случайно подслушала телефонный разговор.

Раньше я почти никогда не слышала, чтобы Лена плохо отзывалась о родителях. Она вообще не особо много о них говорила. Может быть, пару раз упоминала какую-то мелочь, которая ее раздражала. Чаще — но тоже довольно редко — она описывала смешные происшествия, и обычно речь шла о папе. Иногда рассказывала, чем они занимались на выходных, или повторяла чьи-то примечательные слова. Но все это без особого воодушевления. Порой это казалось мне странным — я-то высказывалась о нашем семействе довольно часто. Но потом я решила, что у них все так хорошо, что это такая счастливая семья, в которой нет никаких проблем. Я доверяла Лене и была с ней откровенна, но никогда не получала ничего подобного в ответ. Один секрет я решила не раскрывать — и поплатилась за это.

Ленина семья отличалась от нашей. Они занимались другими вещами — например, летом ездили на машине по Европе. А мы отдыхали на даче в ста пятидесяти километрах к северу от города. Ленина мама решила стать психотерапевтом и вот уже несколько лет училась. Моя мама работала в одной и той же бухгалтерии, сколько себя помню. Ленин папа был архитектором, мой целыми днями торчал в грязном порту и управлял грузоперевозками. Ленины родители слушали интересную музыку и покупали удивительные диски, записанные в самых разных уголках мира. Мои родители смотрели «Пойте с нами» по телевизору. У Лены дома за ужином вели разговоры и обсуждали разные интересные вещи. У нас дома за столом почти всегда молчали, а папе к тому же непременно нужно было слушать прогноз погоды по радио, и не дай бог кому раскрыть рот, когда диктор добирался до северного побережья.

Ленины родители всегда разговаривали со мной. Ее мама порой даже слишком усердствовала — хватала за руку, глядя на меня во все глаза: «Как здо-о-о-орово, что ты останешься ночевать у нас!» Ленин папа мне всегда нравился, с ним легко шутить. Мои же родители здоровались с Леной, но не более того.

Мне повезло. Маму с папой кто-то пригласил заранее отметить Рождество. По дороге с работы мама купила мне пиццу. Как только они ушли, я села перед телевизором в гостиной и стала медленно есть, переключая каналы с сериала на викторину. Спать легла еще до возвращения родителей.

Не думайте, что мама постучала в дверь моей комнаты, приоткрыла ее, вошла и присела на краешек кровати. Не воображайте, что она нежно спросила, как я себя чувствую, предложила остаться дома или сказала, что сама не пойдет на работу. Вы сильно ошибаетесь, если думаете, что она предложила съездить вместе в центр, пройтись по магазинам в поисках рождественских подарков, а потом посидеть в уютном кафе.

Она распахнула дверь, рывком. Но входить не стала. И все это — дверь, молчание и решительное возвращение на кухню — могло означать только одно: «Выходи!»

Я послушно встала, надела халат, весь в пятнах от чая, и отправилась на кухню с опущенной головой.

Мама стояла у раковины и перемывала кофейные чашки, и без того чистые.

— Что ты делала вчера?

Дайте-ка подумать, вчера? Вчера я, невинная маленькая девочка, сидела дома, ела пиццу и смотрела тупые передачи.

— Дома была…

Она со стуком поставила чашки на стол, брызги воды разлетелись во все стороны.

— Я имею в виду днем. Во время уроков.

Ага, понятно. Сомнений не оставалось — мама знает о том, что меня весь день не было в школе. Каким-то образом это стало ей известно. Нет смысла врать и сочинять.

— Я пошла домой сразу после шествия в честь Люсии.

Наверное, она не ожидала такого честного ответа и резко повернулась в мою сторону. На долю секунды мне показалось, что разговор может принять другой оборот. Но нет. Снова допрос.

— Почему ты ушла домой?

Дело плохо, но я решила быть честной до конца, ради самой себя. Чтобы сохранить достоинство.

— Мне было нехорошо.

— Ты заболела?

Я ушла домой, потому что у меня было тяжело на сердце. Потому что сначала я почувствовала тепло мужчины, рядом с которым мурлычет кошка, а в следующую секунду — лед ненависти лучшей подруги. Потому что Стефан пел для меня и всех одиноких, потому что мужчина, возле которого мурлычет кошка, играл на саксофоне так, что одиночество обернулось цветущим садом. Потому что Иоганн Себастьян Бах написал такой концерт для двух скрипок, что хочется идти и идти под зимним небом куда глаза глядят, лишь бы музыка не кончалась. Потому что Ленин папа влюбился, и это странным образом повлияло на мою жизнь. Потому что последнее время жизнь не сахар. Потому что моя мама не входит ко мне на цыпочках, не присаживается на краешек кровати, не кладет прохладную ладонь на мой юный горящий лоб…

— Не то чтобы заболела…

— Нет? Но что же тогда с тобой произошло? Объясни наконец!

В ее голосе звучало беспокойство — настоящая материнская тревога. Я слышала ее, чувствовала. Я даже понимала ее. Ведь мама совсем не знала, что происходит в моей жизни, а мне не хотелось, чтобы она беспокоилась. Но ее враждебность — то, как она распахнула дверь, повернулась спиной, молча ушла… все это мне мешало.

— Вчера я встретила Барбру.

— Барбру?

— Да, Барбру, твою классную руководительницу. Мы ужинали в одном ресторане.

Я представила себе, как это было. Мама и Барбру. Как они столкнулись у блюда с селедочным салатом. Как мама смутилась при встрече с Ее учительским превосходительством, заискивающе заулыбалась. Как Барбру плюхнула себе на тарелку розового салата и еще пару ломтей ветчины сверху, попутно просвещая ничего не подозревавшую родительницу.

— Она сказала, что ты последнее время сама не своя. Что у тебя усталый вид. И что будто бы вы с Леной больше не дружите.

«Больше не дружите» — какие-то казенные слова. Наверное, Барбру именно так и выразилась. Мама ни за что бы так не сказала.

— Вот она мне и сообщила, что тебя вчера не было в школе.

Тут-то любительница селедочного салата и ветчины и опростоволосилась. В школе я вчера была — и в кои-то веки ощутила что-то новое, что-то важное. Я увидела и услышала шествие в честь Люсии, от которого захватило дух. И поговорила о своей статье. С учителем, который умеет вдохновлять так, что Пожирательнице Ветчины и не снилось. Хотя это уже другая история.