Соблазнитель - Ирина Муравьева

Найдя это слово, он повеселел.

«Ужасный, дурной человек Переслени! Ведь он истерзал ее! В нем – ни жалости к ней, ни любви, ничего! Зачем он живет? Только зло приносит. Да, он проводник только зла на земле».

«Ты хочешь, наверное, смерти ему?» – спросил его вкрадчивый внутренний голос.

Иван Ипполитыч немного замялся: «Хотелось бы, в общем, его обезвредить… Но как обезвредить? И что? Самому?»

«Да много есть способов! Хоть завались! – откликнулся голос с большой охотой. – Ты можешь его хоть сейчас довести до самоубийства. Раз плюнуть, и все. А хочешь, подавим его до того, что он из психушки уже не вернется».

«Таблетками?» – хрипнул профессор Аксаков.

«Зачем же таблетками? – голос стал тише. – Ты вспомни-ка бабу Валерию. Вспомни».

И тут Иван Ипполитович начал вспоминать. Ему было тридцать три года, и он только что приехал из Лондона, где провел почти четыре месяца на очередной стажировке. Надо сказать, что, находясь в Лондоне, Иван Ипполитович чуть было не влюбился в одну англичанку и чуть было даже не сделал ей предложения. Англичанка была милой, худощавой, немного косила, но ей это шло, и Ивана Ипполитовича поразили однажды ее плечи в открытом платье, которые были так густо усыпаны веснушками, что напомнили ему родную русскую поляну, золотую от лютиков. Однако любовь очень быстро увяла, опять же напомнив и этим поляну, а в сердце Иван Ипполитовича снова, как это бывает с фотографией, на короткое время извлеченной из рамки и вновь вставленной в нее, вернулась Лариса Поспелова. После дождливого и слишком уж туманного Альбиона Москва, вся в снегу, в куполах, в суматохе веселого предновогоднего времени, обрадовала профессора Аксакова и вызвала в нем новый прилив творческих сил. Вот тут он услышал про бабу Валерию. Сотрудники института имени Бурденко кипели и спорили: одни говорили, что чушь и притворство, другие серьезно и важно молчали. Оказалось, что на Ярославском вокзале уже несколько месяцев безвыездно находилась некая женщина. Спала там, и ела, и мылась в уборной, но, поскольку это запрещено законом, к ней неоднократно обращались из милиции, предлагая добровольно покинуть столь неудачно выбранное ею место проживания. Но женщина не только не съехала, а как-то даже укрепилась, зато всех троих милиционеров, обращавшихся к ней с этим требованием, постигли несчастья. У сержанта Алексеева жена оказалась беременной, но это никак не имело отношения к самому сержанту, поскольку он год жил в Мытищах у матери, сломавшей себе позвоночник, и вовсе с женой своей Любой интимно не виделся. У второго сержанта, Бородовского, применившего к неизвестной физическое насилие, погиб под колесами поезда сын. А третий запил и ушел из семьи.

Нейрофизиологи, по природе своей вдумчивые и бесстрашные люди, прослышали об этой странными особенностями обладающей женщине и в составе целого отдела по изучению «гипнотических методов воздействия на окружающих и телепатии» прибыли на Ярославский вокзал. Опасным существом, поселившимся в зале ожидания, оказалась худенькая, похожая на лисичку Валерия Петровна Курочкина, назвавшая себя при первом знакомстве «бабой Валерией». На худенькой спинке у Валерии Петровны располагался небольшой горбик, который издали можно было принять за рюкзачок, а светлые волосы, сплетенные в косу, обвивали ее голову невинным веночком. Радостно улыбаясь маленьким морщинистым ртом, Валерия Петровна тут же доложила любознательным ученым, что с самого младенчества своего отдалась дьяволу, о чем нисколько не жалеет. Следов безумия в свеженьком лице ее не было никаких, а, напротив, была какая-то даже спокойная сосредоточенность, как будто ей только того и хотелось, чтобы медицинские служащие приняли ее всерьез, иначе никакого делового разговора с ними не получится. Тут же она рассказала и всю свою незатейливую, хотя зловещую историю. Родилась Валерия Петровна неподалеку от Москвы, а именно в деревне Дырявино, но не от простых каких-нибудь мучеников села, а от интеллигентных людей: фельдшерицы Алены Игнатьевны и специалиста по лошадям Петра Ильича Курочкиных.

– Но только родным моим папой был он, – она показала мизинцем на пол, протертый старательно шваброй с опилками, – он, он! Врать не буду.

– Откуда вы знаете это? – спросил аспирант по фамилии Яшин.

– Да как же не знать! – удивилась она, всплеснувши руками, как уточка крыльями. – Такого отца да не знать! Да вы что? Всему научил да всему надоумил, а силу-то дал – пятерым не сравняться! Вот, хочете, я вас сейчас подыму?

– Как так «подыму»? – удивился ученый.

– А так: подыму, да и все, – она подхватила его под коленками и очень легко подняла, как ребенка.

– Пустите меня! – закричал гордый Яшин. – Здесь люди же ходят!

– А люди мне – тьфу! Сегодня вот ходют, а завтра лежат!

Однако эта неожиданная в такой горбатой крохотке физическая сила была ничто по сравнению с теми возможностями, которые таились в ее проданной дьяволу душе. На простой вопрос ученых медиков, с какой целью Валерия Петровна, у которой был в Дырявине собственный дом с огородом и скромная пенсия, поселилась на Ярославском вокзале, проклятая дочь отвечала загадочно:

– Так тесно мне стало. А здесь попросторней.

В порче, наведенной на молодых милиционеров, созналась, сказавши, однако, что порчу устроила им не она, а папаша.

– Ох, он не спускает! – сказала она. – Ему за дитятю небось ведь обидно!

Несмотря на то что при завершении этого разговора каждый сотрудник отдела «гипнотических методов воздействия на окружающих» почувствовал в своем пищеводе холодную змею, Валерию Петровну нельзя было отправить в Дырявино, не изучивши. Впервые за годы труда и догадок, открытий, борьбы, конкуренции, опытов с невинными, белыми, как ангелочки, мышами и столь же невинными крысами открылись иные вершины сотрудникам. Как будто брели по осенней грязи и вдруг набрели на цветущее поле. А лучше сказать, на поля в красных маках. Какого дурману здесь насобираем, каких диссертаций напишем за месяц!

В прежние времена, при неэнергичном, например, и трусливом руководителе Черненко или при нелюбознательном руководителе Ельцине, бабу Валерию схватили бы под ее белые и чистенькие локотки и поволокли бы к обшарпанной милицейской машине сажать на обструганный кол и допрашивать. Но ведь времена наступили другие, и сам Кашпировский с его острой челкой казался уже старомодным и скучным.

Поэтому Курочкину пригласили участвовать в их гипнотических опытах.

– Наукой меня не возьмете, хорошие, – сказала хвастливо Валерия Курочкина. – Я как на духу говорю, не возьмете.

И Боже мой, что началось! «Баба Валерия», как называли ее простодушные односельчане, устраивала такие опыты, что за ней пришлось установить круглосуточное наблюдение. Институт выделил средства, и Курочкину поселили в недорогой гостинице «Спутник», где она на третий день поругалась с администратором, и поздно вечером этот приличный, начавший седеть человек был арестован и выведен в наручниках из родного «Спутника» за незаконное заселение в номер «люкс» двоих проституток тринадцати лет, которыми он наслаждался бесплатно. Курочкину из гостиницы немедленно выписали, но возвращаться к себе в деревню она отказалась.