Я признаюсь - Анна Гавальда

Из дирекции лицея нам сообщили, что у нашего сына Монати Людовика на перемене случился приступ, что администрация немедленно вызвала «скорую помощь», но юноша скончался по дороге к ближайшей больнице.

Тяжелее всего было освобождать его комнату там. Надо было забрать все его вещи и сложить их в мусорные мешки: его чистую одежду, его грязную одежду, его игры, его книги, постеры, которые он развесил вокруг своей кровати, его тетради, его тайны и его лекарства.

Надин замкнулась в себе. Единственным, что она потребовала, было не встречаться с директором. Некоторые детали этого, как он говорил, «печального дела» ей никак не удавалось принять.

Пятнадцатилетний парень не умирает вот так вот запросто во дворе на перемене.

Перед интернатом она повернулась ко мне:

– Не крутись у меня под ногами. Подожди в машине. Я предпочитаю быть одна.

Ей больше никогда не пришлось мне этого повторять, однако с того самого дня меня не покидало ощущение того, что я кручусь у нее под ногами.

Машины еле едут. О пробках я не подумал. Не привык ездить в такое время. Не привык чувствовать себя на дороге, словно в западне. Вокруг сигналят, и мне не хватает моего пса.

Завтра я снова сяду в кабину своего грузовика, и там будет его запах.

Мне потребуется время, чтобы отвыкнуть от него.

Сколько времени?

Сколько времени мне потребуется еще?

Сколько времени пройдет, прежде чем я перестану смотреть в его сторону, спрашивать его, все ли в порядке, и протягивать руку к пассажирскому сиденью, к месту мертвеца, а?

Сколько времени уйдет на все это?

Я сказал: «Это я» – и пошел на кухню взять себе пива. Я уже собирался спуститься к себе в подвал, когда она меня позвала. Она сидела в гостиной.

На ней не было фартука, а на коленях у нее лежало пальто.

– Я волновалась и позвонила тебе на работу, Рико сказал мне про твою собаку.

– Да?

Я уже развернулся было, когда она добавила:

– Ты не хочешь немного пройтись?

– …

– Давай, пойдем… Надень ботинки и приходи. Я жду тебя.

Мы вышли, я закрыл дом, наступала ночь, мы взяли друг друга за руки.

Я люблю эту девочку. Мне хочется доставить ей удовольствие. Хочется пригласить ее пообедать. В настоящий парижский ресторан с ткаными скатертями и зеркалами. Сидеть с ней рядом, разглядывать ее профиль, смотреть на людей вокруг, и пусть все остывает. Я ее люблю.

– О’кей, – говорит она мне, – но мы пойдем в «Макдоналдс».

Она не ожидала, что это меня напряжет.

– Мы так давно туда не ходили, – добавляет она, откладывая в сторону книгу, – так давно…

Она преувеличивает. Мы были там не больше двух месяцев тому назад, считать я умею. Считать я умею, но иду у нее на поводу. Раз девушка любит наггетсы и соус барбекю, что я могу поделать?

Если мы будем вместе достаточно долго, я научу ее иному.

Я приучу ее к соусу гран-вернер, к помрольским винам и «Креп Сюзетт», например. Если мы будем вместе достаточно долго, я расскажу ей о том, что официанты в настоящих ресторанах не имеют права касаться наших салфеток, поэтому салфетки у них будто выскальзывают из стопок, которые они придерживают отдельной рабочей салфеткой. Она очень удивится. Есть столько всего, что я хотел бы ей показать. Столько разных вещей… Но я ничего не говорю и просто смотрю, как она застегивает свое красивое пальто.

Знаю я, каковы девушки с большим будущим: очень многообещающи. Предпочитаю сводить ее в этот дурацкий фастфуд и изо дня в день делать ее счастливой. «Креп Сюзетт» могут и подождать.

На улице я делаю ей комплимент по поводу ее ботинок. Она возмущается:

– Не говори мне, что впервые их видишь, они у меня с Рождества!

Я что-то бормочу, она улыбается мне в ответ, тогда я делаю ей комплимент по поводу ее носков, и она говорит, что я глупый. А то я не знал.

Как только я открываю дверь, на меня накатывает тошнота. Всякий раз забываю, как сильно я ненавижу «Макдоналдсы». Этот запах… Запах горелого масла, уродства, животной жестокости и вульгарности вперемешку. Почему официантки позволяют себе так ужасно выглядеть? Зачем они напяливают эти безумные козырьки? Почему люди так покорно выстраиваются в очередь? К чему эта атмосферная музыка? Для какой такой атмосферы? Меня передергивает. Клиенты, стоящие перед нами, дурно воспитаны. Девушки грубые, у молодых людей абсолютно пустой взгляд. У меня и без того не лучшее отношение к людям, мне не надо приходить в такого рода заведения.

Стою прямо, смотрю в одну точку вдали от меня, как можно дальше: там над стойкой вывешены цены на акционное предложение Maxi Best Of и химический состав семейства десертов Very Parfait. Maxi Best Of и Very Parfait. Как можно до такой степени издеваться над словами? Мне грустно. Она это чувствует, она хорошо чувствует такие вещи. Она берет мою руку и тихонько ее сжимает. Она не смотрит на меня. Мне легче. Ее маленький пальчик ласкает мою ладонь, и, кажется, наконец моя линия удачи соединяется с линией моего сердца.

Она несколько раз меняет заказ. Не знает, что выбрать на десерт: молочный коктейль или карамельное мороженое. Она морщит свой симпатичный носик и накручивает на палец прядь волос. Официантка устала, я взволнован. Я беру два наших подноса. Она оборачивается ко мне:

– Наверное, ты хотел бы сесть в глубине?

Я пожимаю плечами.

– Да. Хотел бы. Я знаю.

Она ведет меня за собой. Те, кто сидит на ее пути, со скрипом отодвигают свои стулья. Ей вслед оборачиваются. Она никого не замечает. Неуловимое презрение той, что знает о своей красоте. Она ищет небольшой альков, где нам было бы хорошо вдвоем. Нашла, улыбается мне, я закрываю глаза в знак согласия. Ставлю нашу снедь на стол с плевками кетчупа и следами жира. Она медленно разматывает свой шарф и трижды покачивает головой, прежде чем показать свою грациозную шею. Я так и стою как пень.

– Чего ты ждешь? – спрашивает она.

– Смотрю на тебя.

– Посмотришь на меня потом. Все остынет.

– Ты права.

– Я всегда права.

– Нет, любовь моя. Не всегда.

Скорчила гримаску.

Вытягиваю ноги в проход. Не знаю, с чего начать. Уже хочу поскорее отсюда уйти. Мне не нравится ни одна из этих завернутых штук. К парню с кольцом, висящим под носом, присоединились еще два крикуна. Убираю ноги, чтобы пропустить эту странную живность.

Какое-то мгновение сомневаюсь. Что я здесь делаю? Со всей своей безмерной любовью и в твидовом пиджаке? Как дурак, по привычке ищу нож и вилку.