Редкая птица - Петр Катериничев

Каждому свое. А может, он уже получил от жизни все, что хотел?

Дальше – лесенка на второй этаж. Вроде особого шума я не наделал, ну да время сейчас для «Трех карт» – военное.

Коридорчик на втором этаже пуст. И еще – очень тихо. Прохожу мимо длинного ряда дверей, – здесь девочки принимают клиентов. Внизу ресторан, чуть правее – казино.

Кабинет управляющего должен быть за следующим поворотом.

Удар в спину такой, словно молотнуло бревно-таран. Дыхание перехватило, я лежу на полу и, кажется, уже никогда не смогу вздохнуть. Словно опустили на глубину и не дают вынырнуть. Наконец удается вздохнуть, вместе со вздохом – режущая боль в сердце.

– Ты ему хребет не сломал?

– Когда я хочу сломать хребет, то ломаю.

– Так ты ж по спине и наварил.

– Нет. Я ударил точно под сердце.

– Да он сейчас концы отдаст.

– Не, не умрет. Когда Хасану нужно убить, он убивает.

– Смотри. Окочурится – Бест с тебя спросит.

– Пустой разговор. Бери.

Меня хватают под руки и волокут.

– Тяжелый, сука.

Из моего горла вырывается хрип.

– Гляди, правда ожил. – Парень смеется. – Впрочем, ненадолго.

Меня протаскивают через большую комнату, потом заносят в другую, связывают руки за спиной и сажают на стул. Куртку сняли, оружие отобрали.

– Да у него целый арсенал.

– Хасан, он скоро оклемается?

– Должен скоро. – И мне:

– Животом подыши, животом.

Дышу. Боль в сердце остается, но в голове прояснилось. Окидываю взглядом комнату. Небольшая. Звукоизолиро-ванная, по стенам – мягкие бра, и глаз не режет, и света достаточно. Прямо передо мной – стол, на нем – водка, коньяк, холодные закуски. За столом – трое. Но двоих поначалу просто не замечаю – внимание забирает тот, что в центре.

Лицо словно вырублено из камня: мощный подбородок, развитые скулы, прямой, чуть с горбиной нос, крупный выпуклый лоб. Седые волосы острижены коротко, светлые глаза смотрят внимательно и тяжело. Такое впечатление, что я его где-то видел или знаю откуда-то. И тут понимаю, чего ему не хватает, – толстого шерстяного свитера. Именно таким я представлял себе в детстве Волка Ларсена из лондоновского «Морского волка».

Только этому, «настоящему», лет сорок шесть, а может, и побольше. Лицо прорезано редкими, глубокими морщинами, и, хотя сейчас оно загоревшее, меня не оставляет впечатление, что немало времени он провел на Севере.

– Ну что, несладко? – спрашивает.

– Нормально.

– Нормально так нормально. Теля, – обращается он к здоровому парню, одному из тех, что приволокли меня, – возьми пару ребят и разберитесь там с дверью. Ну и приберете… Сердце болит? – спрашивает меня.

– Душа страждет.

– Хасан – мастер. Может, водочки, кровь разогнать?

– Можно.

– Стакан?

– Половину.

– Хасан, отнеси.

Хасан – сухощавый, чуть раскосый мужик, а вот сколько лет ему – двадцать пять или тридцать девять, – не угадать. Тип такой.

– И руки ему развяжи. Дурить не будешь?

– Не буду.

Водку выпиваю в два глотка.

– Закусишь?

– Нет. Сигарету.

Хасан передает пачку и зажигалку. Закуриваю. Ларсен поднимает кружку в руке, отхлебывает:

– Со знакомством, Дронов Олег Владимирович. Называй меня Володей. Он кивает на кружку:

– Чайку?

– Да. Покрепче.

– Хасан, чифирьку сообрази гостю. Он дождался, пока принесли кружку, я отхлебнул, закурил сигарету.

– Ну что, поговорим? – Взгляд его по-прежнему тяжел и очень спокоен.

– Поговорим.

– Ты кончил Ральфа?

– Нет.

Сидящий рядом с Ларсеном молодой человек атлетического сложения, в прекрасном костюме, при галстуке хмыкает. При этом лицо его бесстрастно, темные, почти черные глаза умны и равнодушны. Столовым ножом он методично очищает яблоко и кусочек за кусочком отправляет в рот.

– Ты хотел сказать? – обращается к нему Ларсен.

– В желудке у Ральфа был портвейн, на бутылке в машине – его «пальчики». – Молодец кивает на меня.

– Я захватил бы бутылку. На пистолете «пальчики» были?

– На пистолете – нет. А откуда ты знаешь про пистолет?

– Длинная история.

– А мы никуда не спешим, – говорит Ларсен. – Рассказывай.

– Он расска-а-ажет…

– Бест… – роняет Володя-Ларсен, и молодец заткнулся.

А я, прихлебывая чифирек, излагаю свою версию событий. Начиная со встречи на пляже и поездки в «росинанте». Естественно, о милых попутчицах умалчиваю, полагая, что это мое личное, глубоко интимное дело. Похоже, особого доверия я пока не вызвал, несмотря на большое личное обаяние. Когда начинаю рассказывать о подслушанном милицейском радио, молодец снова хмыкает;.

– Так-таки сразу и словил?

– Не сразу. Сначала прослушал «Любэ», про поимку банды и главаря.

– Ты знаешь, на каких частотах работает ментовская рация, а на каких – приемник?

– Без понятия.

О том, что ручку настройки крутила Леночка, я молчу. Надеюсь, она все еще мирно спит в «уазике».

– Так машина тоже не моя. Может, Ральфова, может, чья еще, и что за усовершенствования могли всобачить в приемник – вопрос не ко мне.

– Ральф, он технику любил. Лелеял, – подает голос третья персона за столом, этакий худенький благообразный старичок – «Божий одуванчик», чистенький, в черном поношенном костюмчике. Если бы свет был поярче, его полированная лысина в венчике седых волос наверняка пускала бы зайчиков.

Так что – Три Карты в сборе. Как там у Александра Сергеевича? Дама, семерка. Туз. Ну «туз», судя по всему, Ларсен. Старичок – тот непонятная карта, может, и «джокер», а может, и король шахматный. Или тоже туз, но в рукаве.

Молодец-Бест? Боевичок из новых интеллектуалов. В городе я его встречал, он из «ральфовых птенцов». Если и «семерка», то козырная. А скорее – «валет».

Кого не хватает? Дамы. Ну, дамы мне всегда не хватает. Я не космополит, но французы опять правы: шерше ля фам. Эх, надо было все-таки посудачить нам с Леночкой о своем, о женском. Германн, и тот к ломберному столу не лез, пока с графиней не переболтал. Ну да у него – характер нордический, а у меня здешний, раздолбайскии.

Ладно, чего теперь. Проехали.