Теплоход «Иосиф Бродский» - Александр Проханов

Спикер Грязнов, как всегда, когда волновался, в том числе и на заседаниях Государственной думы, разулся, достал небольшие ножницы и стал подстригать на ногах когтистые желтоватые ногти, бормоча: «Фракция думского большинства — ведь, в сущности, там одни идиоты!»

Министр обороны Дезодорантов уронил трость в угол, отклеил перед зеркалом накладной нос, промыл его в формалине. С помощью крохотной клизмы закачал пахучий зеленоватый раствор в зияющую дыру над губой, предохраняя пораженную мякоть от дальнейшего разложения. Вновь приставил эластичный протез носа, побрызгав лицо из баллончика душистой аэрозолью.

Телевизионный магнат Попич, маленький, нервный, тряся хохолком, забегал по каюте, названивая в тысячи разных мест. Возмущался, почему опаздывает на теплоход знаменитый телеоператор Шмульрихтер, в чьи обязанности входило снимать свадебное путешествие. Интересовался у дежурного по кораблю, в какой каюте разместился Куприянов и не спрашивал ли он о нем, Попиче. Домогался у подчиненных в «Останкине», в каком архиве хранится кассета, на которой заснят случившийся с Есаулом конфуз, когда тот, проходя по кремлевскому залу, споткнулся и едва не упал.

— Подбери-ка мне все, что у тебя есть на Есаула, особенно его подвиги в Чечне, с батальоном «Восток», — приказывал он помощнику, бегая по каюте.

　Из аллеи к причалу выкатила кавалькада, — «вольво», розовая, как фарфоровая ваза для омовения, комфортабельный автобус «мерседес» с нарисованной экзотической птицей, второй автобус, чуть меньших размеров, на борту которого рука скелета сжимала алый цветочек, небольшая фура, зачехленная тканью с нарисованным оскаленным псом. Из розовой раковины, в пене одежд, прекрасный и женственный, как Афродита, вышел известный модельер Словозайцев. Вслед за ним показался маленький черноусый человек, похожий на энергичного пса, по фамилии Русак — губернатор древнерусского города, славного своими победами над Ливонией. Он нарочито изображал из себя европейца и поощрял в своем городе не игру на гуслях, не колокольный звон, а рок-концерты и фестивали высокой моды, что сближало его со Словозайцевым.

Из автобуса стали невесомо выпадать высокие тонконогие женщины, манекенщицы, все в великолепных нарядах, похожие на цветущие астры. Из третьего экипажа по одному спрыгивали на землю странные неуклюжие существа, облаченные в оранжевые балахоны, скрывавшие тела и лица. Ступали кособоко, иные прихрамывая, иные задом наперед, и могло показаться, что под рыжими покровами прячутся приматы, — очередная затея падкого на выдумки Словозайцева.

Из фуры мускулистые служители стали выводить собак — в намордниках, на хромированных цепях. Казалось, что это боевые псы, предназначенные для смертельных схваток. На деле же Словозайцев хотел продемонстрировать великосветским пассажирам теплохода образцы экстравагантной собачьей моды.

Все двинулись на корабль. Собак отвели на корму, поместив в отдельный бункер, где приковали к крюкам. Животные крутились на цепях, нервно повизгивали, пялились розовыми от злобы глазами.

Существа в балахонах поселились в двухместных каютах на нижней палубе, под которой располагался двигатель. Служители заперли их в помещениях, а ключи унесли с собой. Длинноногих красавиц расселили по всему теплоходу, и они, едва оказавшись в каютах, принялись переодеваться, поправлять маникюр, делать массаж запястий и щиколоток, глотать питательные, не прибавлявшие веса таблетки.

Словозайцев, войдя в каюту, обнаружил, что в ней уже находятся несколько манекенщиц. Их искусственные безукоризненные зубы, улыбающиеся лисьи лица, протянутые к нему длинные коготки не предвещали ничего хорошего.

— Зи-зи, Ки-ки, То-то… Ну не надо, не сейчас… Я еще не переоделся, — жалобно умолял он, отступая от двери. Но красавицы только усмехались, поблескивая перламутровыми когтями, цокая отточенными каблуками, беспощадно сияя прекрасными глазами. — Ли-ли, Фи-Фи… Я прошу…

Красавицы кинулись на него, бросили на кровать, стали щекотать. Словозайцев извивался, хохотал, умолял оставить его:

— Фру-Фру, Мо-мо, я изнемогаю… Проказницы щекотали его под мышками, теребили пятки, забирались тонкими щупальцами в пах, лезли в уши, под язык. Словозайцев орал, хохотал, обливался слезами, корчился. Обессиливший, с выпученными глазами, вываленным языком, в коме, остался лежать на кровати. Манекенщицы по-матерински заботливо раздели его, накрыли одеялом, поправили подушку. Оставили лежать, видя, как дергается под одеялом беспомощная пятка.

Губернатор Русак, напротив, сам был исполнителем увлекательной затеи. В просторной каюте к кровати был прикован белесый бультерьер в наморднике. Русак в гетрах, в безрукавке дрессировщика держал ременный хлыст. Наносил по собаке длинные разящие удары. Собака взвизгивала от боли. Отпрыгивала. Кидалась на мучителя. Рвалась на цепи. Снова отскакивала, пораженная ударом бича.

— Не любишь!.. — приговаривал Русак, награждая бультерьера очередным ударом хлыста. — Не любишь!..

Глаза собаки набрякли кровью. Намордник наполнился розовой пеной. На мускулистых, играющих ненавистью боках вздувались рубцы. Русак все бил и бил, пока, дрожа коленями, не упал на пол, изнемогая от сладострастной муки.

Прикатил тяжеловесный «форд» с американским флажком. Два морских пехотинца растворили дверцу, выпуская посла США Александра Киршбоу. Доброжелательный и вальяжный, улыбаясь, он посмотрел на теплоход, как взрослые люди смотрят на детскую дорогую игрушку.

— Ер эксесенц!.. — козырнул ему у трапа Яким.

— Где-то я вас видел, не правда ли? — посол пожал капитану руку. — Вы не служили в «Нэйви энэлайзес»?

— Никак нет, я возглавляю организацию «Нейшн».

— Да, конечно. Ваших ветеранов хоронят на Арлингтонском кладбище.

С этими словами он принял ключ с костяной головкой поэта. Красивая мускулистая девушка в белой короткой юбке с серебряным кантом, по виду толка-тельница ядра, подхватила его баул и приводила в каюту. По коридору посол шагал ленивой походкой скучающего интеллектуала. Но едва войдя в номер, обернулся и с необычайным проворством залез барышне в трусы. Та не повела бровью. Улыбалась, держа саквояж, пока Киршбоу совершал экскурсию по кустистым дебрям. Когда он удовлетворил пытливость путешественника и вернул руку в пространство каюты, девушка поставила баул и спросила:

— Что-нибудь еще, господин посол?

— Немного позже, — ответил Киршбоу и подарил русской красавице стеклянные бусы, как когда-то колонисты одаривали диких туземцев.

Голубой «фольксваген» доставил к теплоходу председателя Союза предпринимателей и промышленников Добровольского. Жовиальный старик с горбатым склеротическим носом и красными веками улыбался во все стороны искусственными зубами. Приглаживая медного цвета парик, он направился к трапу расслабленной семенящей походкой, время от времени смыкая пятки и разводя носки, что делало его похожим на Чарли Чаплина. Всякий, кто знаком с масонскими символами, без труда мог определить в нем члена ложи, прибегавшего к особым приемам, чтобы его в толпе опознали другие братья. Пока он двигался к трапу шажками пингвина, ему откликнулось несколько находящихся на пирсе соратников. Мусорщик в оранжевой робе, подбиравший на асфальте бумажки, сделал несколько шажков, имитируя пингвина. Охранник, скрывавшийся в кустах, вышел из тени на свет фонаря, скрестив средний и указательный пальцы и послав приветствие магистру. Милицейский полковник с рацией показал ладонь, на которой светящейся краской был начертан мастерок — орудие вольных каменщиков.