Питер Пен - Джеймс Мэтью Барри

Они называли Питера Великий Белый Отец и падали перед ним ниц. И надо сказать, что это ему было очень по душе и портило ему характер.

– Великий Белый Отец очень рад, что индейские воины охраняют его дом, – говорил он им важно, приняв величественную позу, в то время как они распластывались перед ним на траве.

– Моя Тигровая Лилия, – говорила прекрасная дочь вождя. – Моя очень рада, что Питер Пэн меня спасал. Моя Питер Пэна охранять. Моя не давать пиратам его обижал.

Она была слишком прекрасна, чтобы так униженно перед ним склоняться. Но Питер Пэн считал, что он это заслужил. Он снисходительно кивал и говорил небрежно:

– Это хорошо. Благодарю. Питер Пэн высказался.

Он последнее время усвоил это выражение, когда хотел, чтобы от него отстали.

Сейчас мы с вами добрались до того вечера, который все они впоследствии будут называть «Ночью ночей» из-за того, какие произошли тогда события и как они завершились.

С утра день начался спокойно и так же спокойно продолжался, и за весь день ничего не случилось. И вот уже индейцы, завёрнутые в свои войлочные одеяла, заняли каждый пост наверху, а мальчишки внизу, в своём доме, сели ужинать. Все, кроме Питера, который отправился выяснять, который час. На острове время узнавалось так. Сначала вы шли и разыскивали крокодила. Потом вы должны были стоять возле него или ходить следом, пока часы не пробьют у него в желудке.

На этот раз все сидели и пили какбудтошний чай, шумно прихлёбывая, болтая, и поминутно ссорились. Гомон стоял прямо-таки оглушительный. Венди не возражала против шума, но она не могла терпеть дурных манер. У них был заведён строгий порядок. Никому не разрешалось давать сдачи за столом или толкать соседа под локоть. Если возникал какой-нибудь спор, надо было не выражать своего несогласия оплеухой, а обратиться к Венди за правосудием. Положено было поднять руку и сказать: «Я подаю жалобу на того-то». Но чаще всего они или об этом забывали, или, наоборот, замучивали Венди жалобами.

– Тихо! – прикрикнула она на них после того, как уже, по крайней мере, двадцать раз она повторила просьбу не говорить всем сразу.

– Твоя мисочка уже пустая, Малышка, сыночек?

– Нет, мама, я ещё не допил немножечко, – ответил Малышка, заглядывая в воображаемую мисочку.

– Он даже и не притрагивался к своему молоку, – вмешался Кончик.

Это было уже ябедничество, и Малышка не упустил своего шанса:

– Я подаю жалобу на Кончика.

Но Джон успел поднять руку ещё раньше.

– Да, Джон?

– Можно, я сяду на место Питера, пока он не пришёл?

– Сесть на папино место, Джон? Да как же это можно?

– Он понарошку наш папа! – упорствовал Джон. – Он даже не знал, как папы себя ведут, пока я его не научил.

Болтун поднял руку. Он был из них самый послушный, пожалуй, даже единственный, кто был послушным, и Венди относилась к нему особенно нежно.

– А я мог бы быть всехним папой? Наверное, нет? – спросил он робко.

– Нет, Болтун.

Болтун редко говорил (имя своё он получил в насмешку), но если уж начинал, ему трудно было остановиться.

– А если я не могу быть папой, может, я буду маленьким вместо Майкла? Или тоже нет?

– Нечего тебе, – тут же отрезал Майкл. – В корзинке буду спать я.

– А может, я буду Двойняшкой? Или тоже нет?

– Где тебе! – заявили Двойняшки, оба сразу. – Двойняшкой быть очень трудно!

– Раз я никем не могу быть, хотите, я покажу вам фокус?

– Нет! – завопили все хором.

Тогда Болтун умолк, но снова началось несносное ябедничание:

– А Малышка, когда кашляет, не закрывает рот рукой.

– А Двойняшки кашу едят руками.

– А Кудряш слопал все орехи!

– Боже мой, Боже мой! – вздыхала Венди. – Право же, я иногда думаю, что от детей больше расстройства, чем радости.

Потом они кончили ужинать, успокоились, затеяли игры. Венди принесла корзину с драными чулками, уселась штопать. На каждой коленке по дыре – уж это как водится!

Наверху послышались шаги, Венди услыхала их первая.

– Ребята, папа идёт. Встречайте-ка его!

Мальчишки, как много-много раз уже бывало, весело вытащили Питера за ноги из его ствола. Как много раз прежде, но больше уж этого не будет никогда!

Он принёс мальчишкам орехов, а Венди сообщил точное время.

– Питер, ты их балуешь, – притворно вздохнула Венди.

– Ничего, старушка, – добродушно отозвался Питер, вешая своё ружьё на гвоздь.

Один из Двойняшек подошёл к Питеру.

– Папа, а что если мы потанцуем?

– Начинай, сынок!

– И ты с нами!

Питер был прекрасным танцором, но он притворялся, будто смущён такой просьбой.

– Я? Греметь старыми костями?

– И мама тоже.

– Что? – засмеялась Венди. – Такая многодетная мать – и вдруг да пустится в пляс?

– Но в субботу-то вечером можно! – воскликнул Малышка.

Это был вовсе и не субботний вечер, а впрочем, мог бы и быть субботним. Они уже давно потеряли счёт дням, но всегда, когда им хотелось что-нибудь выклянчить, они объявляли, что наступал субботний вечер.

И они все вместе от души потанцевали.

– Правда, хорошо, Питер? – сказала Венди. – У нас такая хорошая семья. Знаешь, мне кажется, Кудряш похож на тебя. И Майкл тоже. – Она подошла к Питеру и положила руки ему на плечи. – Питер, конечно, такая большая семья состарила меня. Но тебе ведь не хотелось бы, чтоб кто-то другой оказался на моём месте?

Нет, он не хотел бы. Но он взглянул на неё как-то странно, каким-то мигающим взглядом. Так смотрит человек, когда он хорошенько не знает, проснулся он или всё ещё спит.

– Питер, что случилось?

– Я просто подумал, – сказал он слегка испуганным голосом. – Ведь это же понарошку, что я их отец?

– Ну конечно.

Послышался вздох облегчения.

– А то мне бы пришлось оказаться взрослым, а я не хочу.

– Не надо, раз не хочешь, Питер! Скажи мне, а как ты ко мне по правде относишься?

– Как преданный сын.

– Я так и думала, – сказала Венди и отошла в другой конец комнаты.

– Как ты странно говоришь, – заметил Питер, искренне не понимая её. – Вот и Тигровая Лилия – не хуже тебя. Она, кажется, что-то хочет от меня. А я не пойму что. Может, она тоже хочет быть моей мамой?

– Нет.

– А что же тогда?

– Я не хочу говорить.