Улан Далай - Наталья Юрьевна Илишкина

Ноху, разгонявшего сбившихся в кучу лошадей.

– Что, опять отбился? – спросил он Очира. – Все время этот маштак сам по себе ходит.

– Да чуть не увели его совсем, – обронил Баатр. – Если бы не Очирка…

Вечно сонные, словно подернутые пеленой глаза Нохи округлились, забегали.

– Ты, Ноха, еще спать на выпасе будешь – без жалования останешься. Землю ковырять пойдешь.

Ноха часто заморгал, прижал руку к груди:

– Глаз больше не сомкну, солому в них вставлю, кнутом себя охаживать буду. Не говори, Батырка, атаману. Дорого мне это место досталось. На последнее атамана поил-кормил.

Весь вечер Ноха крутился, как птичье перо в струе воздуха. Сам сварил похлебку-будан, разлил по чашкам, подал даже Очиру. Утром бегал вокруг кибитки, что тот сайгак. Потом погнали они с Очиром лошадей пастись, а Баатр после ночного лег спать.

В полдень разбудил Баатра взбудораженный Очир. Сказал, что один из жеребят сломал ногу, пришлось его прирезать, и нужна помощь – освежевать, пока грифы да орлы не налетели. Плохо, конечно, что так с жеребенком случилось, но зато выпал случай мяса поесть вдоволь. Баатр взнуздал лошадь и поскакал с сыном на пастбище.

Табун опять сбился в кучу, лошади не паслись, а двигались, словно вода в водовороте, и то одна, то другая тянула шею, пытаясь заглянуть в середину. Баатр и Очир заработали кнутами – лошади послушно расступились. Посреди круга на полуосвежеванном жеребенке лицом вниз неподвижно лежал Ноха. Его нож валялся тут же. На спине синего бешмета разошлось неровное темное пятно. Все окрестные слепни и навозные мухи уже пировали на крови зарезанных…

Конокрадов поймали. Четырех лошадей сбыть без следов, когда вся Сальская степь узнала об убийстве, – невозможное дело. Пришлые ребята были, с Кубани. Семейная банда, трое братьев, у младшего кличка Звездатый. Суд над ними был в Новочеркасске. Сроки всем дали по полной.

Баатру на место Нохи определили сразу двух помощников – так надежнее. Баатр стал теперь главным табунщиком. Пас в основном днем. Вечером брал в руки домбру, играл для себя, вспоминал сказания «Джангра». Иногда думал: не отпустил бы он белобрысого – живы были бы они сейчас с Очиром? Не знал ответа.

Глава 6

Июль 1914 года

– Война! Война-а-а-а!

С сеновала, где в жаркое время спало все семейство, Баатр увидел, как запыленный всадник с красным флажком ворвался на просыпающуюся хуторскую улицу и галопом помчался к дому атамана.

– Война-а-а-а! – затормошил Чагдар зарывшегося в сено Очира.

Очир соскользнул с сеновала, в три прыжка пролетел до порога мазанки, толкнул плечом дверь, чуть не сбив с ног мать, уже поднявшуюся на утреннюю дойку.

– Тетя, война! – закричал он.

Железный подойник выпал из рук Альмы.

– Как? Уже война? А мы тебя еще не женили…

– Ничего, – утешил ее Очир. – Вернусь – тогда и жените.

Альма вздохнула, подняла подойник и поковыляла доить корову. Слезая с сеновала, Баатр смотрел ей вслед: хромота жены с годами усилилась, и сейчас, в жестком утреннем свете, тело ее, казалось, вот-вот завалится направо. Эх, если бы женили Очира – была бы невестка в помощь Альме. Но свадьба требует больших расходов, а этой осенью Очиру так и так надлежало идти на службу. Ему купили строевую лошадь и всю справу: шашку, пику, седло, форму и сапоги – и Баатр снова сдал земельный пай в многолетнюю аренду. Но теперь уже не Шульбинову, а немецкому колонисту Курту Миллеру, и не по 70 копеек, а по 10 рублей за десятину. А женитьбу отложил на четыре года, когда вернется Очир после первого призыва. Кто ж знал, что разразится война…

Когда Баатр и Очир, надев казацкие фуражки и перепоясавшись ремнями, вышли из мазанки, Чагдар подвел им оседланных лошадей. А по улице соседи – кто пеший, кто верхом – уже потянулись на площадь, к хуторскому правлению.

Собравшиеся были сплошь мужского пола: раннее утро, у женщин дел по хозяйству невпроворот. Мужчины курили трубки, молчали. Молодые, присев на корточки, весело перекликались, толкали друг друга кулаками и тихо посмеивались.

– Едет! – раздался чей-то голос.

Атаман Васильевского хутора Кирсан Барушкаев при полном параде – в мундире и начищенных до блеска сапогах, с символом атаманской власти, палкой-насекой, в правой руке – двигался на серой в яблоках кобыле торжественно-неспешно; сопровождавший его старший сын Учур, тоже в полной военной форме, то и дело придерживал своего резвого мерина-четвертачка, чтобы ненароком не обогнать отца.

Конные расступились, давая дорогу. Атаман остановился перед крыльцом правления, развернулся, всмотрелся в собравшихся.

– Мендвт, господа казаки!

– Мендвт! Мендвт! – раздались ответные приветствия.

– Сегодня ко мне прибыл вестовой с телеграммой, – Барушкаев разгладил усы. – Сейчас мой сын Учур ее нам прочитает. Но прежде чем он начнет, скажу коротко: объявляется сбор казаков первой и второй очереди. Грядет война!

– Ура! – закричали молодые казаки. – Дождались!

– А с кем война? С кем? – интересовались старики.

– Похоже, что с немцами, – с некоторым сомнением ответил атаман.

– Как с немцами? Не может быть. Немецкий царь русскому кровный родственник! – со знанием дела объявил Баатр. – Я про это сам читал в газете.

– Знаем, что ты, Баатр, грамотный. Но мы тоже газеты читаем! – возразил атаман.

Он достал из нагрудного кармана сложенный вчетверо лист, передал сыну. Учур, преисполненный важности, выпятил грудь, прочистил горло и зачитал:

Телеграмма. Высочайше повелено призвать на действительную службу, согласно действующему мобилизационному расписанию 1910 года, нижних чинов запаса и поставить в войска лошадей, повозки и упряжь от населения. Войсковой наказной атаман Войска Донского генерал от кавалерии Покотило.

– А где же тут про войну? – озадаченно спросил Очир Баатра.

– Такая мобилизация перед войной случается, – объяснил Баатр. – Наверное, с австрийцами воевать будем. Сербию защищать.

– Все-таки жалко, что не с японцами, – досадливо проговорил Очир.

– Зато ехать на войну близко, – утешил сына Баатр. – Лошади не истомятся.

– А теперь – список тех, кого это касается, – провозгласил атаман. Достал из кармана другую бумажку, зачитал фамилии призывников. – На сборы – сутки. Завтра утром надлежит быть в станице, оттуда походом в Персияновские лагеря.

– Соберемся! Будем! – закричали призывники.

– И вот еще, – атаман строго осмотрел собравшихся. – Высочайше повелевается запретить производство и продажу спирта, вина и водки на время мобилизации.

– Какие проводы на трезвую голову! Арьку же варить не запретили! – раздались возгласы.

– Понимаю. Сам сына провожать буду. Но смотрите – не перепейтесь! – предупредил атаман. – Чтобы все поименованные завтра крепко держались в седле! Не подведите!

– Не подведем! – заверили казаки.

– Ну, в добрый час!

И атаман первым тронулся с площади, за ним потекли остальные, горячо обсуждая, против кого