Точка невозврата - Евгения Ветрова

нее начинались необъяснимые приступы паники. Никто не знает, сколько сил ей стоило справляться с этим состоянием. Но она смогла, у нее вышло. И Дима не простил. Он так долго и основательно готовил себе уютную берлогу, подбирал обслуживающий персонал, готовый работать двадцать четыре часа в сутки за одно лишь ласковое слово и пару сомнительных шуток. А персонал в ее лице взял и взбунтовался.

Жанна его понимала и даже чувствовала вину. Частично. Но даже этого крохотного чувства хватало Диме, чтобы надавить на самые болезненные точки ее раненой души. Не сразу, но небо действительно ее вылечило. Почти совсем. И даже Дима, как ей казалось, наконец-то это понял. Но зря казалось: не понял и не простил.

Рука скользнула в карман, готовая вытащить письмо-рисунок, письмо-доказательство, письмо-улику, но вытащила… пустую упаковку из-под таблеток. Пару секунд Жанна смотрела на нее, соображая, как это попало в ее карман и зачем. А потом она вспомнила.

Мужчины все еще громко спорили, размахивая руками. Вернее, махал руками Мухин, Лаврушин же пытался успокоить и прийти к согласию. Камаев молча наблюдал, Антон вертел головой, вероятно, с намерением ничего не упустить, ничего не пропустить. Происшествие, казалось, забавляло его.

– Простите, – Жанна чуть повысила голос, – а это могло стать причиной смерти?

Все четверо дружно повернулись к ней. Она раскрыла ладонь и протянула им небольшой серебристый прямоугольник. Камаев взял его, повертел перед глазами и аккуратно вернул. Рука непроизвольно тронула узел галстука.

– Что? Что там? – вскинулся Мухин.

– То, что гарантированно убьет самого здорового мужика, особенно того, кто выпил пол-литра коньяка.

Глава 11

Выбор делает человека человеком. Пожалуй, это единственное, что заставляет чувствовать себя живым. Конечно, не тот ежедневный выбор между рыбой и мясом, а тот, от которого зависит не только твоя личная судьба, но и судьба других. В конечном итоге разве не выбор заставил Адаму и Еву покинуть райские кущи? Ильяс Камаев как-то так представлял себе этот божественный эксперимент с человечеством, но никогда не думал, что именно это станет основным критерием для выбора профессии.

Отец настаивал на военном училище. Семья не была религиозной, но патриархальный уклад соблюдался. Камаеву-старшему не перечили ни мать, ни сестры, ни старший брат. Ильяс тоже привык к тому, что слово отца, старшего, закон. А потом он попал в лагерь. Нет, не в обычный детский, а в элитный лагерь для одаренных детей.

Победа на Всероссийской математической олимпиаде дала ему шанс поездить по стране, познакомиться с такими вещами, про которые он узнал бы, дай бог, только к совершеннолетию. Потом он целый месяц провел на берегу Черного моря. Каждый день они решали какие-то задачки, ребусы, доказывали теоремы. К ним приезжали разные специалисты из всяких академий и разговаривали уважительно, как с равными, на «вы». Ильяс тогда впервые поставил под сомнение родительский авторитет и сам этого испугался. Тогда же он впервые летел на самолете. Он навсегда запомнил щенячье чувство восторга, когда шасси оторвались от земли и его слегка вдавило в спинку кресла, и тот страх пополам с восхищением, когда земля под серебристым крылом принялась уменьшаться и делиться на цветные лоскуты.

Он подал документы в военное училище, как хотел отец, прошел медкомиссию. «Здоровье как у космонавта, – одобрили врачи, – хоть завтра на орбиту». Они еще смеялись, а Ильяс уже понял, что надо делать. Он сделал выбор, свой собственный. И с тех пор все решал сам. И теперь радовался даже ошибкам, ведь это давало новую возможность снова выбрать.

Лаврушин смотрел на него с непонятным выражением. Рядом стоял тренер, суровый мужик с рубленым лицом. Антон, вихлявый и сейчас, с любопытством крутил головой. Даже нос у него, казалось, крутился. Одна Жанна стояла совершенно спокойно с упаковкой таблеток в руке, держа ее на вытянутой ладони, словно случайно севшую бабочку. Странная девушка, отметил про себя Ильяс, не кривляка, не кокетка и с каким-то внутренним надрывом. С тех пор как с ним самим произошел этот самый внутренний надрыв, он хорошо чувствовал его в других. Она была такая же, как он, – обожженная жизнью. Может, слегка, но все же. Странно, что он вдруг подумал о ней. Обычно он не запоминал лиц стюардесс: в этой одинаковой форме они все были чем-то неуловимо похожи, как сестры. Ему хватало имени на бейджике. Ах да! Из-за нее произошла драка. Она так сказала. Она спровоцировала драку. Интересно чем. Да нет, неинтересно. Это его не касается.

– Если все же ваш спортсмен принимал этот препарат, то коньяк запросто мог его убить, – повторил он.

– Ерунда! – Тренер тут же вскинулся, как Камаев и предполагал. – Борисов здоровый как бык… был.

– Возможно, вы чего-то не знаете.

– Все я знаю!

Мухин быстро отошел, Камаев проследил за ним взглядом и увидел, как он что-то обсуждает с тем худым доктором, который осматривал тело умершего спортсмена.

Обратно они вернулись вместе.

– Скажи им, что Игорь не принимал никаких лекарств. Витамины – да, конечно.

Усов осторожно взял пустую упаковку с ладони стюардессы, сел на скамью и надел очки.

– Это клофелин, однозначно. Это та самая упаковка, которую я нашел в туалете? – он спросил это у стюардессы. И та кивнула.

– Почему сразу не оповестили о находке? – недовольно скривился Камаев.

– А вы у нас теперь следствие представляете?

Насмешка в ее голосе почему-то задела его.

– Вы обязаны…

– Поддерживать чистоту и порядок в салоне, – оборвала она. – И свои обязательства я выполняю. На полу валялся мусор, который я подняла.

– Но не выбросили, – Камаев усмехнулся.

Жанна пожала плечами. Мухин все тер и тер виски руками, потом поднял глаза.

– Вы хотите сказать, что Борисов не сам выпил все эти таблетки? Что он, что его?.. Я на вас точно в суд подам! За клевету. Костя, будешь свидетелем. У меня команда, а не сборище уголовников.

– Подождите, – вмешался Лаврушин. – Может, кто-то из пассажиров такие таблетки принимал? Почему сразу решили, что из-за них человек умер? Константин Венедиктович, вы же знаете своих подопечных?

Усов смотрел на них долгих пять секунд, потом отрицательно покачал головой.

– А в аптечке у вас они есть?

Усов кивнул.

– Посмотрите, это не оттуда? – Жанна вдруг оттеснила Камаева плечом и сделала шаг ближе.

Усов секунду смотрел на нее не мигая.

– Похоже, что так, – нехотя признал он.

– А вы можете сравнить? У вас же наверняка остались еще таблетки. Заодно проверите, не пропало ли что.

– Бред! – Усов отмахнулся от этого предположения как от опасно жужжащей пчелы. – Как они могли пропасть! Слышите? Да и зачем?

Лаврушин перевел взгляд на Камаева, как бы тоже спрашивая: «Зачем?» Жанна рядом переступила с ноги