В особом эшелоне - Всеволод Степанович Королев

забивает кувалдой новый палец в проушины двух траков и с каждым ударом припевает:

— Ой, лапти мои… лапоточки мои…

Износились… не спросились…

Истаскались… не сказались.

Танкисты в шутку нередко называли гусеничные ленты «лаптями».

Вот башенный стрелок сержант Артемов, получив разрешение проверить в выжидательном районе бой пулемета, придал ему максимальный угол возвышения и начал «выговаривать» пулеметными очередями: «Я-на-гор-ку-шла…».

Возрастание нашей силы на плацдарме, перегруппировки, подготовка боевой техники, вывод частей на свои направления атаки — вся эта многосложная организаторская работа не прекращалась ни днем, ни ночью.

Приказом командарма Рыбалко 166-й инженерно-танковый полк распределялся поротно между бригадами первого эшелона 6-го и 7-го гвардейских танковых корпусов.

Младший сержант Юшкевич, стоя на посту по охране командного пункта полка, напряженно и взволнованно провожал взглядом каждую боевую машину, проходившую на свои исходные позиции. Танки шли по лесным просекам в сторону Киева. Где-то там, в объятом пожаром городе, его мать. Жива ли она? Цел ли тот старенький деревянный домик в глубине двора на Жилянской, где они жили до войны?

Валентин рано потерял отца и совсем не помнил его. Только знал от матери, что отец был красным партизаном и хорошим человеком. Всей жизнью Валентин был обязан матери. Никого дороже у него нет. И вот, выпало освобождать ее от фашистов. Даже во сне не снилось, что так повезет. Он стал фронтовиком, еще не имея и шестнадцати лет от роду. А когда ему исполнилось восемнадцать, он уже сознавал себя по-настоящему закаленным бойцом, умудренным солдатским опытом не хуже иных усачей. Один Сталинград чего стоит… И твердо решено: он не останется прикомандированным к штабу. Как только сменится с поста, сразу же пойдет к командиру полка. Подполковник поймет, почему ему надо быть только впереди. Ведь это же Киев! Родной Киев! Он, Юшкевич, пойдет за любым тральщиком. Вместе с саперами. Те будут дорасчищать и расширять проходы, а он — прикрывать боевую машину от немецких истребителей танков. Глаз у него зоркий, рука твердая. Из автомата всегда бил без промаха. Ни гранатометчик, ни огнеметчик-ранцевик от него не укроются. Подполковник поймет… Сам прошел огонь и воду. На каких фронтах только ни воевал! Как-то на формировке рассказывал, что с фашистами встретился в первый же день войны, под Стрыем. Был тяжело ранен под Мироновкой. После выхода из госпиталя сражался под Харьковом, Штеповкой, Тамаровкой, Белгородом, Грайвороном, Корочей, Новым Осколом. Потом в районе Северского Донца, под Сталинградом, а теперь здесь. Трижды был тяжело ранен, но всегда после выздоровления стремился на фронт, к своим боевым товарищам. Неужели такой командир не пойдет навстречу ему, бойцу Юшкевичу? Не может такого быть…

Валентин поделился своими мыслями со мной. Я обещал поговорить с командиром полка и свое обещание выполнил.

— Вызови его ко мне, — сказал Николай Михайлович.

Когда Юшкевич прибежал, Лукин спросил:

— Ты что, хочешь идти с тралами?

— Так точно, товарищ подполковник! Это же родной город! И мать здесь осталась… Очень прошу…

— Все продумал? Сумеешь действовать, как надо?

— Не подведу, товарищ подполковник.

— Ну, смотри. Пойдешь со взводом Петренко. Вместе с саперами. Задача — уничтожать истребителей танков.

— У меня два автомата, товарищ подполковник. Один свой, другой трофейный, с Букрина. С патронами…

— Захвати гранаты.

— Слушаюсь.

— Запомни: прикрываться броней и во все глаза — вправо, влево и вперед. Понял?

— Так точно, понял. Спасибо, товарищ подполковник.

— Иди, доложи командиру саперного взвода.

— Есть! — с сияющим лицом козырнул Юшкевич и побежал к саперам.

А Лукин и я отправились в танковые роты. Надо было проверить знание экипажами маршрутов выхода на исходные позиции после проведенной рекогносцировки.

В эти дни командир постоянно брал меня с собой, и я видел, как много сил и энергии вкладывал он в организацию боя, как настойчиво требовал максимальной отдачи от других.

Если обстановка на букринском плацдарме действовала на него, да и не только на него, угнетающе, то здесь, на лютежском, чувствовалось, что ему все по душе. Здесь проявился весь динамизм его натуры. Командир не давал себе ни минуты отдыха; он мотался по танковым бригадам, с которыми должны были действовать тральщики, договаривался о надежном огневом прикрытии наших боевых машин, определял и уточнял задачи танковых рот и взводов в наступлении, организовывал разведку и доразведку минной обстановки у противника, изучал с экипажами маршруты выхода на исходные позиции, разыгрывал с ними в тылу различные варианты действий в глубине вражеской обороны, подробно разрабатывал вместе со штабом сигналы управления, следил за подтягиванием с левого берега всех тыловых подразделений и боезапасов.

— Скоро освободим Киев и пойдем дальше, — с твердой убежденностью говорил он танкистам. И эта его убежденность, его непоколебимая уверенность в успехе готовящейся наступательной операции передавались всем в полку и всех вдохновляли.

Не меньше сил в подготовку тральщиков к действиям вкладывал и Мугалев. Главное, о чем он заботился, что было в центре его внимания, — это полная готовность тралов к боевой работе и организация тесного взаимодействия тральных рот с бригадами линейных танков при прорыве обороны.

Партийно-политическая работа в это время в полку проводилась под лозунгом «Освободим Киев к 26-й годовщине Октября!». В центре этой работы находились майор Василий Иванович Цетенко, парторг полка старший лейтенант Алексей Павлович Давыдов и парторги рот.

Немало наших воинов, вдохновленных их горячим словом, подавали заявления о приеме в партию. «За Киев хочу сражаться коммунистом», — писал в своем заявлении заряжающий младший сержант Михаил Окулов. «За Киев, за землю Украины буду сражаться, как за свой родной дом», — писал сибиряк механик-водитель сержант Семен Ильичев. Оба они, как и другие лучшие комсомольцы, были приняты кандидатами в члены партии.

Подготовка к решающим боям за освобождение Киева совпала с 25-летием Ленинского комсомола. Комсомольская работа в эти горячие дни проводилась под знаком мобилизации комсомольцев и всех молодых воинов на образцовое выполнение боевой задачи. Интенсивную работу в этом направлении развернул комсорг полка старший лейтенант Владимир Петрович Крупко вместе с комсоргами подразделений и агитаторами. Этот двадцатидвухлетний комсомольский вожак, сын новосибирского рабочего-железнодорожника, имел уже немалый фронтовой опыт: участвовал в боях с белофиннами и с первого дня — в Великой Отечественной войне. Осенью 1942 года Владимир окончил ускоренный курс Военно-политического училища в Горьком, а затем воевал в нашем полку, начиная со Сталинградской битвы. Рассудительный, грамотный, энергичный политработник, он умел находить путь к душе солдата, пользовался среди личного состава заслуженным авторитетом и уважением.

У меня сразу возникло большое чувство симпатии к этому серьезному и душевному человеку, а вскоре мы