Собрание сочинений. Арфа и бокс. Рассказы - Виктор Голявкин

Может, кто так придумает, что и сам не придумаешь.

Тем более я человек до крайности веселый. Всю жизнь пробавлялся шутками. В бытность учебы меня за мои остроты часто из класса выгоняли, а один раз даже из школы выгнали.

Вырезал рисунок из журнала, гляжу на него во все глаза и чувствую: он расплывается и превращается в туман. Слишком долго глядел. Отдохну, думаю, и снова буду глядеть на него во все глаза. До тех пор, пока мысль не прискачет.

Пустяшненький рисунок: корова стоит на льдине, а мальчик с берега ее за хвост тянет. Какая может быть тут подпись? Два-три слова, ну от силы – пять.

Но что писать?

И вдруг одна за другой полезли в голову подписи: «Не тяни корову за хвост», «Не тяни ее за хвост», «Зачем тянуть корову за хвост?», «Никого не тяни за хвост», «Корова тебе не кошка», «Не тяни за хвост ни кошку, ни корову», «Хвост не для того, чтобы за него тянуть», «Корова – друг человека, а ты ее за хвост тянешь», «Сам потяни себя за хвост», «Не корову нужно тянуть за хвост, а себя за уши!», «Оставь коровий хвост!», «Брось хвост коровы!».

Все подписи мне нравились. Но я не мог решить, какая подпись лучше и чем она лучше другой.

– Скажите, пожалуйста, – спросил я соседа, – как лучше: «Не тяни корову за хвост» или «Зачем тянуть корову за хвост?»

– Гм… затрудняюсь вам ответить, – сказал он, – смотря по какому случаю…

Не стану же я ему объяснять, чтобы он вместо меня премию получил.

– Какое предложение вам кажется смешнее, – спрашиваю, – первое или второе?

– Откровенно говоря, ничего смешного я в ваших предложениях не вижу.

– Вы серьезно?

– Вы же видите – я не смеюсь.

Он действительно не смеялся.

– А как сделать смешно?

Он не понял. Я стал объяснять:

– Представьте себе рисунок: мальчишка тянет корову за хвост. Корова на льдине, а мальчик на земле. Какую смешную подпись написали бы вы под таким рисунком?

– А зачем вам это?

– Нужно.

– А вы сами когда-нибудь тянули корову за хвост?

– При чем здесь я?

– У вас никогда ничего не получится, пока вы сами не потянете корову за хвост.

– А зачем мне тянуть?

– Чтобы вы поняли, что это такое.

– А вы тянули?

– Мне не нужно.

Если бы он знал, в чем дело, не говорил бы, что ему не нужно!

Поступаю проще: посылаю все подписи. Пусть там жюри разберется.

В письме сообщаю, что могу еще прислать в таком духе, если этого недостаточно.

Получаю ответ: присылайте, если у вас хватит духа.

Шлю еще.

Жду денег.

Но не получаю ни шиша.

Неужели недостаточно?

Неужели и в самом деле для этого нужно потянуть корову за хвост?

Рудольф Ивановский вышел на репетицию к дирижерскому пульту, держа в одной руке дирижерскую палочку, а другой рукой судорожно протирая глаза. Но сколько он их ни протирал, он не видел знакомых лиц, ни одного своего музыканта.

Он видел нечто странное.

– Где я? – спросил он сам себя.

Да, да, все симпатичные ребята сидят, улыбаются, очень милые люди, но он их всех впервые видел, посторонние личности, незнакомые субъекты, батюшки мои, что у них за инструменты!

Рудольф Ивановский не пил и на отдых заслуженный не собирался. Он хорошо себя чувствовал и вошел в то здание, в которое входил уже много лет. И поднялся по той лестнице, по которой он много лет поднимался. И находился он в зале, в котором столько лет дирижировал. Он, без сомнения, стоял за своим пультом.

Но между тем были сомнения.

Рудольф Ивановский ткнул своей дирижерской палочкой в грудь напротив сидящего музыканта и спросил:

– Кто вы?

– Я музыкант, – ответил тот.

– А где мой музыкант, который сидел на вашем месте?

– На кладбище.

– Он умер?

– Нет.

– Так что же он там делает?

– Играет на трубе.

– Как странно! Ну, а вы? Вот вы. Где Смольников? Где он?

– На кладбище, маэстро.

– А что он там делает?

– Разумеется, играет на скрипке.

– Слава богу, они не умерли, но почему они играют там, а не здесь? И где, позвольте вас спросить, остальные музыканты?

– Остальные на свадьбе, маэстро. Они играют на свадьбе всю ночь.

– Но почему же вы не играете на свадьбе, а они?

– Они нашли себе работу, маэстро, а мы не нашли.

– Что вы называете работой, позвольте вас спросить?

– Я называю работой то, за что платят деньги.

– А здесь им не платят деньги?

– А как же, маэстро! Они ведь нашли замену. Мы их заменяем. Когда мы найдем себе работу, они нас заменят.

– Значит, все мои музыканты на кладбище и свадьбе?

– Кто где, маэстро.

– Где еще?

– Где попало, маэстро.

– Ничего себе музыканты!

– Но ведь мы заменяем их. Мы все готовы. И они нас заменят в нужную минуту по долгу дружбы и товарищества, маэстро!

– Вы все готовы?

– Все.

– Но я вижу одни барабаны! Надо же, чтобы одни барабанщики собрались!

– Это недоразумение, маэстро. Чистая случайность. Какая-то путаница произошла. Такое бывает раз в жизни, маэстро.

– Но это безобразие! Это даже не замена! Бред! Сплошные барабаны, черт возьми! Оркестра нет, а впрочем… Все готовы?

– Все.

– Начнем! Новаторский оркестр! Что в мире не творится! Мы не отстанем, мы тоже пойдем вперед, черт возьми! Яблоко Ньютона, черт возьми! Начнем!

И Рудольф Ивановский взмахнул своей дирижерской палочкой, и барабанный оркестр грянул как гром с ясного неба под сводами театра.

Убедившись в том, что я ничего не умею делать, я начал писать рассказы.

Я посылал их во все журналы и везде получал отказы.

Но это меня не останавливало. Многие писатели начинали таким же образом, можно вспомнить Джека Лондона. Он тоже не сразу пробился, не сразу стал великим писателем. Мысль, что я не умею писать рассказы, мне даже в голову не приходила. Невозможно же, в самом деле, даже рассказы писать не уметь!