Хищное утро - Юля Тихая

как на территории особняка может образоваться неожиданный труп.

Пятьдесят семь охранных горгулий — это не шутки; клиенту, вздумавшему сделать у меня заказ, для аналогичной площади я рекомендовала бы приобрести четырёх. Если принять за данность, что люди не умеют материализовываться из пустоты, то как минимум сам этот труп должен был как-то войти к нам и не поднять этим тревоги. Для этого он должен был быть приглашён кем-то из Бишигов.

Ну и дальше, — весьма маловероятно, что у человека, проникшего в ночи в особняк Бишигов, вдруг ровно посреди площадки для кормления остановилось сердце. И если кто-то помог этому сердцу остановиться — то где этот кто-то, и что он делал в моём доме?

И зачем — ну право слово, зачем?! — ничего из себя не представляющему Асджеру Скованду могло понадобиться сюда лезть?

После обеда я самолично проверила чары во всех горгульях. Это заняло меня до поздней ночи и не сказать, чтобы чем-нибудь помогло: никаких посторонних вмешательств я не обнаружила, больших внутренних сбоев — тоже. От одной из досмотровых горгулий, каменной львицы с орлиной головой по кличке Царица, удалось добиться, что убитый вошёл своими ногами и имел приглашение от Бишига. К сожалению, особых подробностей к этой информации не прилагалось: горгульи — плохие свидетели. Ими управляют чары, и по ним можно лишь отчасти достраивать произошедшее.

— Первый раз слышу, — сварливо отозвалась бабушка, когда я спросила её про Асджера.

Она сидела в своей гостиной, у жарко натопленного камина, с ногами в тазу, — от него поднимался пар. Строгое домашнее платье Керенберга задрала на неприличные высоты, а сухие старушечьи колени обернула бинтами, вымоченными в чём-то зелёном. По зиме у неё частенько ломило суставы.

— На острове снесло метеовышку. Туда ей и дорога, но надо решить, ставить ли новую. Что думаешь?

— Дорого.

— Хо! Ну, конечно, дорого. А что в наши времена дёшево? Разве что совесть, кхе-кхе.

Я поморщилась, а она кивнула на стол. Бабушка по старинке вела большой, вручную разлинованный журнал, куда вносила все плановые расходы. Сумма напротив метеовышки стояла неприятная.

— Лучше по весне обновим в порту грузовой дебаркадер, — нахмурилась я.

Бабушка цокнула языком и покачала языком.

Как и многие пожилые колдуны, она любила вспоминать другие острова, богатые и привольные. Но безжалостные хроники говорят: таких островов никогда не было. Трава была зеленее разве что в ностальгических воспоминаниях.

— Я запретила всех посторонних гостей, — предупредила я. — Если нужно кого-то пригласить, скажи мне, я сама встречу.

Бабушка недовольно фыркнула, но ничего не сказала.

Она полагала, вероятно, что этот Асджер был новым хахалем Ливи, — потому что если кто-то из Бишигов и проявлял безответственность, это всегда бывала она. Собственно, я и сама в первую очередь позвонила сестре, но она буркнула рассеянно: «А это кто?» — а потом у неё там что-то зазвенело и разбилось, а сама Ливи выругалась так грязно, что непонятно было, как вообще можно доверить этой женщине ребёнка.

Мы обсудили ещё преимущества мобильных дебаркадеров перед стационарными, главным из которых была сравнительная дешевизна, но оттягивать бесконечно было нельзя, — и незадолго до полуночи я постучалась в комнаты своего мужа.

Я немного надеялась, что он уже спит, но этому не суждено было сбыться. Ёши открыл почти сразу: он был одет в домашние халаты, шёлковые и вышитые, но всего-то двухслойные, и держал в руках нечто вроде плоского шила.

— Давайте не сегодня, — устало вздохнул Ёши. — Я ценю ваши старания, но, право слово, сегодня совсем не в настроении для…

— Не переживайте, — мрачно ответила я, — вы меня тоже не впечатлили. Что это и почему вы этим в меня тыкаете?

— Клюкарза, извините, — он наконец опустил инструмент и, увидев мой вопросительный взгляд, пояснил: — для резьбы по дереву.

— Я могу войти?

— Заходите.

В кабинете и гостиной было темно, зато в мастерской — полный свет, и эта комната выглядела самой обжитой из всех. На столе сидел деревянный заяц, ещё довольно грубый, но уже узнаваемый, а рядом в футляре было разложено ещё штук сорок таких «клюкарз», в которых я наконец распознала разновидность стамески. Деревянную стружку Ёши аккуратно сметал в жестяную банку.

— Вы хотели?..

Я опомнилась и отвлеклась от обстановки:

— Хотела уточнить, знаете ли вы Асджера Скованда.

— Конечно, — он пожал плечами, сел за стол, взялся за инструмент и принялся ковырять им заячью спину. — Меня уже спрашивали, или вы решили делать за полицию их работу? Мы с Асджером учились вместе.

— Это вы велели горгульям его пропустить?

Ёши обернулся и посмотрел на меня с сомнением.

— Нет, — медленно сказал он, вглядываясь в моё лицо. — С чего бы? Мы не так чтобы активно общались.

— Вы уверены? — с нажимом повторила я.

— Прекратите.

Какое-то время я сверлила его взглядом, а он правил изгиб заячьего бока.

— С сегодняшнего дня все гости только через меня, — наконец, сказала я. — Я отдала горгульям новый список допущенных лиц, лично вы в нём есть. Если планируете кого-то пригласить, сообщите мне заранее.

— Как скажете, — невозмутимо согласился Ёши. — Если это всё, могу я продолжить?..

— Да, — я поджала губы. — Конечно. И вас не было на завтраке — это почему?

— Я часто работаю по ночам.

— Ясно. Разумеется. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Почему-то очень хотелось треснуть дверью. Но я, конечно, удержалась.

xv

Она прекрасна, как видение, — стоит среди сияющих стёкол, в игре световых бликов, и иссиня-чёрные локоны струятся ласковой волной до самого пола. В её волосах — сложенная из серебряных спиц корона, камни, сияющие нити и осколки зеркал.

Она одета в один лишь лунный свет. Её кожа сияет. В ней не найти ни одного изъяна.

— Ты хотел рисовать меня, — говорит она, и в её голосе звучит музыка ветра.

— Да, — хрипло говорю я.

Я не знаю, как её рисовать. Я не знаю, как выразить её на бумаге. Всё, что могут создать человеческие руки, — слишком простое, слишком грубое, слишком земное, чтобы быть на неё похожим.

Я дышу ею. Я любуюсь и не могу наглядеться. Она проводит ладонями по точёной груди, по тонкой талии, по изгибу бёдер, от которого можно сойти с ума, — и свет пляшет по тёмной комнате, и танец серебряных бликов похож на то, как кружатся в калейдоскопе тени драгоценных камней, или как в августе летят через чёрное небо падающие звёзды.

— Рисуй, — смеётся она.

Она красуется, принимая позы, — и, как бы она ни стояла, она всегда хороша. Может быть, вот так, — с поднятыми вверх руками, скользя спиной вдоль колонны?