Польские евреи. Рассказы, очерки, картины - Лео Герцберг-Френкель

я очень хорошо знаю, но все-таки я достигну своей цели и сдела­юсь медиком, если... если — мне только позво­лено будет эти семь лет служить за вас, как наш праотец Иаков семь лет слу­жил из-за Рахили.

Молодая девушка, выросшая в сельской глуши, только теперь поняла, что собствен­но выгнало этого человека из деревни. Про­стая девушка, воспитанная природой, не зна­комая с вопросами и жеманством, предпи­сываемыми романами, и искренно преданная молодому человеку, она, не краснея согласи­лась на предложение домашнего учителя.

— Но, — сказала она после продолжительного молчания, — но как вам пришло в голо­ву при ваших летах начать заниматься предметами, изучение которых требует так много времени?

— Разумеется, для меня было бы лучше, если б меня с детства посвятили изучению какой-нибудь практической науки; но в это время у нас, в особенности в нашем клас­се, редко кто думал о том, чтобы дать де­тям подобное воспитание. Своих школ мы не имели, а посылать детей в чужие училища, где невозможно обучать детей ни еврейскому языку, ни священному писанию, этого еврей, дорожащий религиозным воспитанием своих детей, не решится сделать; потому мы и должны поступать в хедер, который оставляем слиш­ком поздно для того, чтобы начинать изуче­ние какой-либо науки. Тем не менее такие случаи, когда люди уже не первой молодости садились на школьную скамью и начинали с азбуки, вовсе не так редки; и я знал одного еврейского ученого доктора Б., который, женив­шись очень рано и будучи уже отцом двоих детей, оставил семейство на попечение роди­телей жены своей, а сам отправился в Л., и посвятил себя медицине.

— Но вы ведь знаете, — начала опять Фрей­деле, — что отец мой, как бы он ни был беден, никогда не согласится ни на то, чтоб я еще семь лет сидела в девушках, ни на то, чтобы я вышла замуж за человека, кото­рый, подобно вам, таким смелым прыжком вырвался из того круга, в котором он жил, и подвергся такому поразительному превращению.

— Я это вижу, — сказал учитель, — но я ре­шительно не знаю, что же мне остается де­лать? Скажите вы мне, что могу я начать с моими немногими теоретическими познаниями и теми ничтожными сбережениями, которые до­ставила мне моя учительская деятельность?

В эту минуту к окну подъехала длинная крестьянская телега; Фрейделе взглянула в окно и с криком изумления бросилась к двери; испуганный Реб-Гершель последовал за нею, — и что же он видит? Из телеги вы­лезает все семейство арендатора; на всех лицах были написаны горе и печаль. Про­гнанный из своего дома и своего двора, арен­датор, как нищий, приехал со всем своим семейством искать убежища в доме брата.

С удалением Фрейделе из родительского дома, исчезла последняя опора. Посетители стали реже являться в кабаке, слуги были недовольны, помещик сделался еще более на­стойчивым и жестоким в своих требова­ниях; кроме того, он стал отпускать рабо­тавшим на его полях крестьянам водку прямо из завода. Все это губительно действо­вало на положение бедного арендатора; доходы его все уменьшались, а долг помещику все увеличивался, и уплатить его он не был в состоянии. На бедного арендатора обрушились теперь всякие оскорбления и обиды, которые сделали невыносимым и без того печальное пребывание его в деревне. Скотину его сгоняли с лугов; часто даже нарочно загоняли ее в чужие поля, чтобы задержать ее и не выда­вать без выкупа. Забор его огорода ночью неоднократно разрушали и свиньи разрыва­ли гряды; словом, одна обида следовала за другою; когда же арендатор вздумал жа­ловаться во «дворе», то вместо удовлетворения, ему отвечали бранью и насмешкой...

Все эти мелкие преследования арендатор переносил с обычною еврейскою покор­ностью судьбе; к тому же для него и не было другого выхода, потому что отказаться от аренды, или потерять ее — значило лишиться последнего куска хлеба. Другого занятия у не­го никакого не было, и поэтому он терпели­во переносил свою горькую участь. Когда же наконец всесильный помещик неотступно стал требовать арендной платы, которую арен­датор не был в состоянии внести своевре­менно, то он и выгнал его со всем семей­ством на улицу, запер корчму и конфиско­вал все находившееся в ней имущество арен­датора.

Хотя некоторые крестьяне и сочувствовали несчастному арендатору в его горе, но они не были в состоянии помочь ему, и все что они могли сделать — это предоставить в его рас­поряжение одну из лучших своих телег, на которой он с своим семейством мог бы доехать до ближайшего города, где он надеялся найти некоторую помощь.

Таким образом все семейство арендатора — учитель и дети соседнего арендатора уже преж­де оставили его корчму — в глубоком горе и страшной нищете, без средств к удовлетво­рению самых необходимых потребностей, прибыло в этот дом, где дочь его нашла убежище у своего дяди, тоже не особенно бо­гатого. С горькими слезами на глазах выслушали все присутствующие рассказ Реб-Иохенена о его несчастье. Только один Реб-Гершель не плакал.

Первую ночь несчастное семейство провело на соломе в маленькой, тесной комнатке, от­веденной ему хозяином дома. На следующее утро Реб-Гершель посетил странников. — В руках у него был пакет.

— Вот мои сбережения, сказал он арен­датору, подавая ему пакет, тут без малого 200 рублей. — Вам этого будет достаточно, чтобы расплатиться с помещиком и выкупить задержанное имущество. Возьмите эти день­ги, вам они более нужны, чем мне, а я по­дожду пока вы в состоянии будете возвратить мне их.

Таким образом этот благородный чело­века отдал свои последние, с трудом зарабо­танные деньги, и вместе с тем должен был отказаться от надежды на улучшение своей судь­бы, и даже от предмета своей тихой и скромной любви, для блага которого он, не задумыва­ясь, пожертвовал всем, что ему при самой скромной жизни в продолжении многих лет удалось собрать копейками и грошами.

Радость и изумление арендатора были без­граничны; с слезами на-глазах благодарил и благословлял он молодого человека, обе­щаясь ему аккуратно возвратить деньги при первой возможности. Все семейство ликовало при виде неожиданной помощи, а Фрейделе трепетала от радости и волнения, когда бла­годарила благодетеля своих родителей.

Но явилось новое затруднение. Употребить на выкуп движимого имущества, задержанного помещиком, все имеющиеся наличные деньги, значило лишиться возможности нанять другую корчму; возвратиться же обратно к прежнему помещику нельзя было из-за Фрейделе. За этими сомнениями и соображениями прошло несколько дней, в продолжении которых совер­шилось благоприятное для семейства арендато­ра событие.

Помещик, который, к несчастью аренда­торского семейства, обратил свое внимание на Фрейделе, не знал меры и границы в сво­их прихотях, удовлетворял