Наживка для резидента - Сергей Зверев

Разговор был сначала напряженный. Моджахед глядел искоса на меня и не мог понять, почему на разговор между старыми партнерами пришел какой-то неверный пес. Успокоился он, когда получил толстую пачку купюр из выделенных нам на оперативные расходы средств. В самом начале операции начальство мне объяснило, что не надо жмотиться, потому что не в деньгах счастье, а в информации об архиве, но вместе с тем предупредило, чтобы отчитался я по окончании оперативных мероприятий до копейки.

— Меня интересует Бешеный Кабан, — прямиком выдал я.

— Он почему-то всех интересует, — развел руками моджахед. — Хайбибула его ищет. Сулейман его ищет. Все ищут. Зачем он? Что в нем такого? У него уже нет силы.

— Неожиданно понадобился, — усмехнулся я. — Это никак не в ущерб тебе и твоим братьям.

— Он был у нас, — произнес моджахед, пряча в карманы своей рубахи пачку денег.

— С отрядом?

— Его сопровождало всего семь человек. Остальных он потерял, или они ушли от него. Он уже не командир. Он беглец.

— А сейчас он где?

— Нам не нужны лишние проблемы. Но и сдавать мы его не можем. Поэтому его попросили удалиться.

— Куда он уехал?

— Он не сказал. Но один из его людей, мой земляк, отведав гашиша, проговорился, что они хотят ехать в сторону Джилмы.

— Куда именно?

— Есть у меня мысль. Но я считаю, что недостойно моими никчемными предположениями оскорблять ваш слух.

Получив еще некоторую сумму, он все же отважился оскорбить мой слух своими никчемными словами:

— Это мои места. По моей информации, между дорогами на Илмез и Регеб у Кабана убежище.

— И ты уверен, что он отправился туда? — спросил я.

— Да. На вашем месте я бы поторопился. Его там скоро найдут кровники…

Уже что-то. Хотя может быть и пустышка. Та территория, о которой сказал моджахед, формально контролируется оппозицией, но мало населена, поэтому никому не нужна. Мы там уже однажды работали. Помню горы, песок, минимум зелени и холодные ночи.

Мы долго, витиевато прощались. И напоследок Фарханг совсем недипломатично рубанул моджахеду правду-матку:

— Ахмед, вам лучше уйти отсюда. Мы все равно вас выдавим из города.

— Или мы вас, — усмехнулся моджахед.

На этом и расстались.

А на обратном пути мы попали в засаду…

То, что его предали, Книжник воспринял философски. Предательство в той среде, в которой он вращался, считалось чем-то естественным. Если у моджахедов есть настоятельная необходимость кого-то сдать, продать, то сдавали и продавали друг друга, ни секунды не думая, конечно, если их не связывали родственные отношения. Вот только одна закавырка в сложившейся ситуации имелась. Родственные отношения у Книжника с хозяином дома были. Просто Сулейман посчитал их настолько далекими, что они никак не должны помешать ему сорвать сладостный плод предательства.

Пленника препроводили в подвал с узким окном под потолком, дверь с противным скрежетом закрыли на тяжелый засов. Ночью там стало прохладно. От тухлых запахов выворачивало наизнанку, но к запахам человек способен привыкнуть, притом к любым.

Книжник провел в заключении почти бессонную ночь. Лежать приходилось на деревянных досках, сваленных в углу, — как ни старайся, мягкого ложа из них не сделать никак, так что изношенные возрастом и невзгодами кости Книжника ломило, а в груди ныла назойливая боль.

Утром его накормили лепешками, дали литровую пластмассовую бутылку воды. Постепенно в помещении стало невыносимо душно.

К полудню двое сыновей Сулеймана вытолкали Книжника из его убежища и погнали в ту самую комнату, где его пленили.

За столом сидел и пил кофе хозяин дома. Вид у него был смиренный и почтенный — на носу очки, под рукой небольшой томик с избранными изречениями Пророка. Книжнику он не соизволил предложить кофе и даже не позволил присесть — пленник должен знать свое место.

— Что ты творишь, Сулейман? Зачем? — спросил Книжник.

— Большой Имам продал душу американцам, — спокойно произнес Сулейман.

— Это безумие. Большой Имам ненавидел неверных всей душой.

— И продался Америке. Ей продался и Бешеный Кабан. И это Америка велела ему убить почтенного Зияульхака, зарезать ножом, как барана! Но Америка не защитит его от гнева Аллаха. И от гнева слуг его в Подлунном мире.

— Никто никому ничего не велел. Кабан убил Зияульхака, когда они выясняли, кто главнее. Так всегда бывает у мужчин, которые не хотят уступать друг другу. При чем тут Америка?

— Не знаю. Люди говорят другое. И теперь у Кабана много кровников. Земля горит под его ногами. Теперь все, кто даст ему приют, дадут приют приспешнику неверных. Америка…

— А я при чем? Я что, американец?! — не выдержав, в сердцах воскликнул Книжник.

— Ты близкий друг и Большого Имама, и Кабана.

— Кабан хотел меня убить! Я ему был не нужен! И при первом подвернувшемся случае я сбежал. Сбежал, чтобы прийти к людям, которые знают и ждут меня. И что я нашел? Предательство! Коварство!

Сулейман нахмурился:

— Не тебе говорить о предательстве, Закария. Ты — один из пальцев Большого Имама. А пальцами двигала Америка.

— Никто не может упрекнуть меня в том, что я плохо дрался за воцарение Халифата на этой земле. За дело Пророка!

— Не знаю. Нам говорят другое.

— А ведь за мою голову пообещали деньги, — горько произнес Книжник.

Сулейман как-то нервно пожал плечами, будто сгоняя муху на спине.

— Ты продал меня за деньги. — В голосе Книжника зазвучала укоризна. — Всего лишь за деньги.

— Твоими устами говорит обида. И твои слова несправедливы. Но я их приписываю не твоей злокозненности, а отчаянию. Смирись, Закария.

— Ты всегда был жаден, Сулейман. Сколько они тебе пообещали?

— Это не имеет значения.

— Имеет. Я дам больше.

— Больше? — заинтересовался Сулейман.

— Пятьдесят тысяч.

— Сирийских фунтов, — презрительно скривился хозяин дома.

— Долларов! Я дам тебе пятьдесят тысяч долларов. Американских.

— У тебя есть пятьдесят тысяч? И где они?

— У меня их нет. Но я знаю, где их взять.

— Ну так скажи. И мы возьмем.

— Для этого кое-что нужно сделать. К кое-кому прийти. И кое-чего дождаться.

— Ты выражаешься загадками.

— Это дело займет неделю.

— Пятьдесят тысяч, — поцокал языком Сулейман. — Пятьдесят тысяч.