Гиблое место - Сергей Шхиян

Ульяна первым делом, подхватив голой рукой несколько подернутых пеплом угольков, опустила их на воду, Они зашипели, потухли и начали беспорядочно двигаться по поверхности. Наверное, при желании, можно было найти в этом какой-то смысл или систему. Я не нашел и смотрел не на воду, а на сосредоточенное, с мучительной гримасой личико девочки. Что она видела в расходящейся кругами воде и плавающих угольках, догадаться было невозможно.

— А мы с тобой, батюшка, уже встречались, — вдруг сказала Ульяна, поднимая личико и всматриваясь в меня.

Я только пожал плечами. Если девочка жила безвыездно в деревне, то встретиться нам было невозможно.

— Только ты почему-то тогда был молодой, а я уже старая, а не по правде, как сейчас, я молодая, а ты старик, — добавила она, обескуражено качая головой.

Оценка как «старика» меня почему-то задела. Я, конечно, не мальчик, но так сразу попадать в старики, даже в оценке подростка!

— Может быть, и встречались, — подумав, ответил я, вспомнив единственную женщину с редким именем Ульяна, старую ворожею, с которой пересекались наши пути в благословенном восемнадцатом веке. Тогда таинственная старушка одарила мою Алю сомнительным даром читать чужие мысли.

— И не батюшка ты вовсе, — сказала вдруг девочка, пристально вглядываясь в воду, а кто, не знаю…

— Как это не батюшка? — заинтересовалась Морозова. — Так ты, государь, не священник?

— Нет, — односложно ответил я. — Не священник!

— А как же… — начала говорить Наталья Георгиевна и замолчала.

Я понял, то, что она не досказала. Как же это я соборовал ее умирающего мужа, не будучи священником.

— Не перед человеком кайся, а пред Господом, — сочинил я фразу, которую условно можно было принять за цитату из Священного Писания. — Тайна исповеди священна, — добавил я для пущего эффекта.

Наталья Георгиевна промолчала, но все-таки спросила:

— А кто же ты, государь?

Вопрос был, что называется, на засыпку. Как ни ответь — все солжешь. Выручила меня Ульяна, она продолжала гадание, не обращая на нас внимания:

— Дорога у тебя дальняя и неясная. Впереди темно, позади темно. Явился ты к нам ниоткуда и уйдешь никуда.

С этим спорить было невозможно.

— То-то, я смотрю, говоришь ты как-то не по-нашему, — опять задумчиво прокомментировала Наталья Георгиевна.

Я опять промолчал. Было похоже на то, что слова гадалки Морозова воспринимает как истину в последней инстанции.

— И зла нет у тебя на сердце, прост ты и незлобив. Хочешь добро нести, да не всегда можешь.

В принципе, все сходилось.

Я даже наклонился над бадьей, пытаясь разглядеть то, что видит в воде девочка. Однако угольки уже прекратили свое движение, и вода была гладкая и спокойная.

— Не знаю, о чем ты толкуешь, — только и нашелся сказать я. — Откуда пришел, куда ушел! Ты вот лучше Наталье Георгиевне погадай, ей, поди, интересно про себя узнать.

— А и погадаю, — задумчиво сказала Ульяна, пристально вглядываясь в мое лицо.

— Только на тебя, боярин, я после еще погадаю.

— Гадай, — согласился я, только я во все это не очень верю.

— Вода никогда не обманет, — упрямо сказала Ульяна, — на что гадать-то, добавила она, взглянув на Морозову, на угли али на кольцо?

— Погадай на кольцо, — зардевшись, попросила вдова.

Ульяна выдернула из юбки нитку, привязала к ней медное колечко и начала раскачивать его над водой в бадейке так, что оно слегка задевало гладь.

— Быть тебе, боярыня, любимой, — заговорила девочка каким-то сомнамбулическим голосом, — да не долго счастливой. Бури ты любишь, а гладь и мир не по тебе. На самый верх взойдешь, на самом верху умрешь. Сына твоего близ двух венцов вижу. Все ему кланяются, а он никому.

Наталья Георгиевна напряженно ловила слова простой деревенской девчонки.

— А про дочку скажи, как дочка-то, — заворожено спросила она.

— Про дочку много не вижу, — сказало усталым голосом Ульяна и положила руки на колени. — Жива будет, а как жизнь повернется, не знаю, на нее особо гадать нужно.

Однако погадать на девочку Ульяна не успела, дверь избы широко распахнулась, и в нее ввалилось несколько человек стрелецкого обличия, но незнакомого цвета кафтанах. О желто-зеленом стрелецком полке я не слышал. Были они при бердышах и саблях.

— Попались, ясны соколы! — сказал, выходя из-за спин солдат и довольно потирая руки, толстый мужчина с румяным, сытым лицом. — Давно мы вас поджидаем!

Я, было, дернулся инстинктивно к своему ятагану, но стрельцы оказались быстрее и двумя копья приперли меня к стене. Острия проткнули нательную рубаху неглубоко вошли в тело. Грудь окрасилась кровью.

— Ишь, какой шустрый! — довольно сказал толстяк.

Все произошло так неожиданно, что я ничего толком не понял. Мелькнула мысль, что меня все-таки выследили за инцидент с разгромленными стражниками.

По животу поползли струйки крови. На груди рубаха быстро краснела, а стрельцы, будто играя, шевелили в ранах концами бердышей. Пока было не очень больно, но сделалось страшно.

— Как деньги брал, слезы лил, и я тебе хорош был, — продолжил толстяк, — а отрабатывать, в бега наладился! Шалишь, холоп, кабалу отслужить надо.

Я сначала ничего не понял: какие я брал деньги, при чем здесь кабала! Потом понял, что меня, вероятно, просто с кем-то перепутали. Однако, взглянув в наглые, хитрые глазки толстяка, догадался, что здесь происходит обычный беспредел, и промолчал.

— Побегал и будет, — не дождавшись моего протеста, вновь заговорил наглец, — да ладно, будешь хорошо работать, может быть, и прощу! Ишь, какая баба лепая! — добавил он, переключив внимание на Наталью Георгиевну. — И тебя возьму за его долг, будешь мне пятки чесать!

Толстяк подошел к Морозовой и приподнял ее лицо за подбородок.

— Лепая, баба, лепая! И детки растут хорошие. А в побег ударитесь, запорю до смерти! — жестко добавил он.

Ситуация складывалась самая дурацкая. Что дальше делать, по-моему, никто толком не знал. Начни я выступать, возмущаться, меня бы или закололи, или забили. Поэтому я молчал и не дергался, ждал, чем все это кончится. Молчала и Морозова. Не дождавшись наших протестов, толстяк обратился к своим опричникам:

— Гулящему дать пару дюжин батогов, чтобы неповадно было бегать, да смотрите, не забейте до смерти. Знаю я вас! А бабу вечером ко мне приведете. Да глаз с них, холопов, не спускать!

Отдав распоряжения, он похотливо ухмыльнулся и, прихватив мой ятаган, вышел из избы. Холщовый мешок с деньгами, лежащий на полу, его не заинтересовал. Как только начальник исчез за дверями, два стрельца подхватили меня под руки и выволокли из избы. Сопротивляться не имело смысла, и я покорно подчинился их воле. Остальные стрельцы вышли вслед за нами. Один из нападавших, высокий парень с чистыми голубыми глазами, оставшийся здесь, скорее всего, за старшего, горделиво оглядел меня и своих товарищей.