Опасное увлечение - Керриган Берн

К ее огромному удивлению, он подчинился.

Но не посмотрел ей в глаза. Только не в них, а так, с расстояния вытянутой руки всю ее обшарил взглядом. Колонну шеи, груди, впадины и равнины живота, курчавый куст лобка.

Милли не забыла, как он выглядит, но была не совсем готова увидеть его снова. Или не в такой ситуации. Они стояли в столпах яркого солнечного света, и он больше напоминал не наемного убийцу, а вдохновенного архангела, и от этого несоответствия у нее опять перехватило дыхание.

Невозможно было не признать, что он красив. Красив, как молния или прилив. Восхитителен и абсолютно смертоносен. Оказаться рядом с ним — как наткнуться в лесу на волка или медведя. Страшно и в то же время инстинктивно понятно, что этот хищник — редкое и совершенное творение. Чей каждый мускул, каждое сухожилие созданы специально для охоты.

Для убийства.

Его золотисто-рыжие волосы горели в солнечных лучах. А намокшая белая рубашка переливалась всеми цветами радуги и, облепив его тело, куда лучше костюма подходила такому варвару, как он. Рельефные грудные мышцы и мощные руки отметали всякую мысль о побеге, но одновременно будили нечто иное. Нечто первозданное и тревожащее. То был мужчина, победивший всех других мужчин. Такие некогда вели легионы и свергали тиранов.

Или сами становились тиранами.

«Сопротивляется ему бесполезно, — подумала она с ужасом. — Сбежать — невозможно». Абсолютная сила его мускульных рук этого не допускала. Она ощущала это в грубых ладонях, сжимавших ее плечи.

Он продолжал следить за ней. Точнее, рассматривать своими бледными, отрешенными глазами. И если прежде Милли чувствовала себя голой, то теперь просто выставленной напоказ.

И как гроза, как перехват дыхания за миг до того, как дикое животное перегрызает горло, нервное напряжение ее страшного ожидания разрешились в крике:

— Давайте уже! Чего вы ждете?

Он нанес удар без предупреждения, но удар был не смертельный.

Вместо этого его рот впился нее.

Слишком потрясенная, чтобы оказать сопротивление, Милли невольно задохнулась и, раздвинув губы, позволила его языку ворваться в рот.

Его поцелуй был брутален. Или, Милли была уверена, ему хотелось таким его сделать. Однако для мужчины со столь суровым ртом его губы показались ей удивительно мягкими. Ошеломленная и обезоруженная, Милли не могла ни пошевелиться, ни закрыть глаза на нежеланный отклик своего тела на его интимный вкус.

Он прижал ее к себе, ненасытно впиваясь в нее. Его щетина царапала ей кожу, пока он властным языком исследовал ее рот. Неожиданно Милли поняла, насколько все вокруг мокрое и скользкое. Ее кожа, его язык, ее гениталии, его рука, переведенная ей под затылок притянуть ее ближе. Чтобы погрузиться глубже.

Она ощущала, как, упираясь в нее, растет, пульсируя будто сердцебиение, его возбуждений орган. Как обещание или неизбежность. Другой рукой он скользнул вниз по ее спине к изгибам ягодиц.

Интимное прикосновение вывело ее из пораженного оцепенения. Издав сдавленный стон, она резко оторвала губы от его рта и расцепила его хватку.

Он отпустил ее, а его губы остались приоткрыты. Он стоял ровно, но по вздыманию мощного торса и взгляду на Милли создавалось впечатление, что она поразила его.

Почему-то это смутило и разозлило ее еще сильнее.

— Вы так жестоки, — обвинила его она, поднятыми руками прикрывая груди и сжимая бедра, отчаянно силясь не замечать сладкого покалывания затылка после прикосновения его пальцев. От поцелуя его губы, казалось, сделались полнее и заблестели. — Почему вы так мучаете меня? Почему каждый раз, пытаясь меня убить, вы меня целуете? Это какая-то извращенная игра, в которую вы играете со всеми своими жертвами? А я не желаю вас бояться! Я отказываюсь быть игрушкой ваших больных забав.

Ее голос взлетел и сгустился, как пар в воздухе, и она проклинала зазвеневшую в нем пронзительную нотку истерики.

— Если вы собираетесь убить меня, давайте, убивайте и будьте прокляты!

— Я не собираюсь вас убивать, — сказал он ей ровно, хотя его ноздри раздувались при каждом вдохе.

— Что? — моргнула она. — Почему?

Вопрос был абсурден, но ей больше ничего не пришло на ум.

— Потому что… — и он посмотрел ей в глаза. Почти.

И в его глазах не было никакой жестокости. Вместо нее в их сапфировых глубинах таилось нечто совершенно неожиданное. Кроме огонька похоти. Точно определить это она не могла. Потрясение? Нерешительность?

— Я решил встретиться с вами и принять ваше предложение, — сообщил он ей. — Сегодня вечером.

Ее сердце колотилось, надежда и восторг разгоняли его до бешеного аллюра, словно жеребца.

— Вечером у меня спектакль, — совершенно запыхавшись, поспешно проговорила она. — К тому времени я смогу достать деньги и передам их вам в театре. Просто скажите мне сколько.

— Нет.

Его пальцы скользнули по ее плечу, смахивая с него в бассейн капли воды и оставляя за собой влажную дорожку на ее шее, где он погладил бьющийся под нежной кожей пульс.

— Другое предложение.

— Но другого не было… — У нее пресеклось дыхание. Но оно было.

Она сказала, что сделает все, что он захочет.

О боже!

Увидев на ее лице проблеск понимания и поднимающийся страх, он опустил руку.

— В обмен на ночь с вами я защищу вас и вашего сына от тех, кто хочет вас убить.

У Милли пересохло во рту, и она не осмеливалась поднять глаза на возбуждение, пульсирующее под его тонкими брюками прямо над поверхностью воды. Невольно отступив на шаг, она ощутила слабость в коленях и опустилась на приступку под водой.

— Не смешно.

— Я никогда не смеюсь.

Почему-то в этом она не усомнилась. Настолько мрачен был изгиб его рта. Милли поставила бы все свои деньги на то, что он и вправду никогда не улыбался.

— Я не хочу защиты от такого человека, как вы.

— Вы не выживете без такого человека, как я.

— Я пойду в полицию, — предупредила она.

Он приблизился.

— Вы уже были в полиции. Наняли личную охрану.

Он быстро окинул взглядом пустую комнату.

— А я тем не менее здесь.

Да, он здесь. Большой, сильный и смертельно опасный. Эта истина тревожила ее больше, чем ей хотелось признать.

Он сложил руки на груди, напомнив ей статую Нептуна в фонтане, некогда виденном во Флоренции. Только без бороды.

— Если до вас добрался я, доберутся и другие. Но меня им не миновать. А я в своем деле — лучший.

Произнес он это без бравады или претензии, не ожидая ее возражений или подтверждений.