Беззвездное море - Эрин Моргенштерн

– Что, как вы можете догадаться, вызвало массу проблем, – продолжает рассказчик. – Этот роман нарушил течение времени. Нити судьбы запутались в узелки.

Рука, лежащая у него на спине, легонько подталкивает его вперед, Закери неуверенно делает шаг в темноту, потом другой. Рассказчик продолжает свою речь, голос его теперь так внятен, что заполняет собой все пространство.

– Звезды наблюдали с небес в беспокойстве, что будет дальше. Что станется с днями и ночами, если Времени предстоит страдать из-за разбитого сердца? Какие катастрофы случатся, если та же судьба ждет самое Судьбу?

Они продолжают идти в темноте.

– Звезды договорились между собой и разделили влюбленных. Некоторое время на небесах легче дышалось. Время текло, как ему свойственно течь, ну, может быть, самую чуточку медленней. Судьба перевивала тропки, которым суждено было перевиться, хотя, пожалуй, то тут, то там веревочка оказывалась непрочной.

Поворот, и Закери ведут сквозь тьму в другом направлении. В наступившем молчании глухо, отдаленно слышится звучание джаза.

– Но в конце концов, – продолжает рассказчик, – Судьба и Время снова нашли друг друга.

Рука на плече Закери твердо останавливает его на ходу. Рассказчик придвигается ближе.

– Звезды в небесах вздохнули, замерцали, заволновались. Стали спрашивать совета у Луны. Луна, в свой черед, поручила совиному вечу разобраться, какие действия предпринять.

Где-то в темноте раздается тяжелый звук бьющихся крыльев, тревожа воздух близ них.

– Совиное вече, собравшись, обсуждало этот вопрос ночь за ночью. Они судили-рядили, пока мир спал, и Земля продолжала вращаться в неведении, что такие важные дела решаются, пока мир спит.

Невидимая рука подносит руку Закери к дверной ручке. Закери поворачивает ее, и дверь открывается. Он мельком видит перед собой ломтик полумесяца, который потом исчезает.

– Совиное вече пришло к заключению, что проблема состоит в комбинации, один из элементов которой следует удалить. Оставить они решают тот, который кажется им наиболее важным.

Невидимая рука подталкивает Закери вперед. Дверь за ним закрывается. Ему чудится, что его бросили одного, но потом рассказ продолжается, голос окутывает его в темноте.

– Совиное вече известило о своем решении звезды, и звезды с ним согласились. Луна была против, но в эту ночь она была темная и мнения своего выразить не могла.

Тут Закери вспоминает, очень зримо, как полумесяц исчез перед его глазами минуту назад, до того как рассказ возобновился.

– Итак, решение было принято, и Судьбу разорвали. В клочья, клювами и когтями. Вопли Судьбы разносились повсюду, достигая самых далеких мест, самых высоких сфер, но никто не посмел вмешаться, кроме маленькой храброй мышки, которая в разгар бойни прокралась тихонько сквозь кровь, кости и перья, и выкрала сердце Судьбы, и сберегла его.

Теперь ему кажется, будто по его руке вверх, до плеча бежит мышь. Движение замирает там, где у него сердце, и прикосновение руки к сердцу длится мгновение, а потом отступает. Следует долгая пауза.

– Когда ярость утихла, оказалось, что от Судьбы ничего не осталось.

Рука в перчатке ложится Закери на глаза, темнота делается теплей и еще темнее, голос звучит ближе.

– Филин, съевший глаза Судьбы, обрел великую зоркость, недоступную прежде смертным созданиям. Вече короновало его как Совиного короля.

Одна рука по-прежнему прикрывает глаза Закери, а вторая весомо, но совсем ненадолго накрывает ему макушку.

– Звезды в небесах искрились от радости и облегченья, но Луна преисполнилась скорби.

Еще одна пауза. Долгая, и в молчании Закери слышит дыхание – и свое, и рассказчика. Рука того остается у него на глазах. Запах кожи смешивается с запахом лимона, табака, пота. Ему делается не по себе, и тут рассказ продолжается.

– Итак, Время идет, как ему и положено, а те события, которым когда-то было суждено сбыться, предоставлены случаю, но Случай никогда ни в кого не влюбляется надолго.

Рассказчик подталкивает Закери направо и снова вперед.

– Однако же мир чудно устроен, так что никакой конец – не конец, как бы звездам этого ни хотелось.

Тут они останавливаются.

– Иногда Судьбе удается снова собрать себя воедино.

Скрип открывшейся перед ним двери, он переступает порог.

– А Время всегда ждет, – шепчет голос, согревая дыханием его шею.

Рука, прикрывавшая ему глаза, отступает, позади клацает дверной замок. Щурясь на свет, оглядевшись, он обнаруживает себя снова в лобби, в углу, за пальмой в кадке. Сердце гулко бьется в ушах.

Дверь позади него заперта.

Что-то тыкается ему в лодыжку, глянув вниз, он видит пушистую серо-белую кошку, которая трется о него лбом.

Он наклоняется, чтобы ее погладить, и только тут понимает, что руки его мелко дрожат. Кошку, однако, это нимало не беспокоит. Она позволяет себя погладить, а потом важно уходит в тень.

Закери бредет в бар, все еще как во сне, под глубоким впечатлением от рассказа. Пытается и не может вспомнить, слышал ли его раньше, хотя что-то в нем есть знакомое, словно это миф, который он прочитал, а потом забыл. Бармен смешивает ему еще одну “Утопленницу Офелию”, извинившись, что фенхелевый сироп весь вышел. Он заменил его медом, поверху добавив игристого. С медом гораздо лучше.

Закери озирается, нет ли где женщины-Макса.

Не найдя ее, он сидит в баре с унылым ощущением неудачи и, пытаясь вспомнить все, что с ним случилось за вечер, не может не чувствовать изумления. Пил коктейль с веточкой розмарина, “для памятливости”[2]. Искал кошку. Танцевал с королем чудовищ. Приятно пахнущий человек увел меня в темноту и рассказал там историю. Кошка сама меня нашла.

Он пытается вспомнить, как название того бурбона, который упоминал Годо, и вытаскивает из кармана распечатку билета.

Вместе с распечаткой вытягивается картонка размером с визитную карточку, соскальзывает и падает на пол. Закери ее поднимает, силясь припомнить, кто из тех, с кем он общался за вечер, мог ее дать. Но это не визитная карточка. На картонке две строчки, написанные от руки.

Закери смотрит на часы. Сейчас 12.42.

Он переворачивает картонку.

На оборотной стороне – пчелка.

Сколько существуют на свете пчелы, столько и хранители пчел.

Рассказывают, что поначалу был один-единственный пчеловод-хранитель, но поскольку истории множились, возникла нужда в новых.