Догадка Ферма - Жан д'Айон

В то время городская стража, подчиненная советникам и некогда бывшая главной защитой парижан от мелких и крупных преступников, уже не играла большой роли в поддержании порядка — теперь его обеспечивали начальник полиции и его люди. Но все же голос советников по-прежнему значил многое, и, когда они предложили Исааку де Лафема, ставшему начальником полиции благодаря Ришелье, сделать Гастона дознавателем, тот не смог отказать им. И о своем решении он ни разу не пожалел.

Позднее Гастон получил от Ришелье патент на должность армейского лейтенанта и покинул пост комиссара-дознавателя. Только в конце прошлого года друг Луи по просьбе Мазарини был назначен постоянным комиссаром в округ Сен-Жермен-л'Оксеруа.[21]

Шестнадцать должностей полицейских комиссаров были созданы по эдикту Филиппа Валуа от 1337 года — по одной для каждого парижского округа. Их полный титул звучал так: комиссары-дознаватели-следователи или просто комиссары-следователи. В те времена они не только обеспечивали безопасность парижан, но занимались всем, что касалось снабжения водой и продовольствием, надзирали за соблюдением эдиктов и правил торговли, за уборкой мусора и общественной гигиеной.

Несколько раз французские короли вводили должности чрезвычайных комиссаров. Это всегда вызывало недовольство шестнадцати окружных комиссаров, пока Франциск I не создал шестнадцать дополнительных должностей сразу.

Противодействие офицеров на постоянной должности оказалось настолько сильным, что в течение долгого времени различали старых комиссаров, имевших в подчинении округ, и новых, которые таких полномочий не имели. Более того, старых в силу их положения именовали Благородными Людьми, а новых, не обладавших титулом дознавателей, — всего-навсего Достопочтенными.

С целью положить конец этой вражде было издано несколько ордонансов, постановлявших, что Старые и Достопочтенные объединены в единый корпус, и любой комиссар, будь то на старой или новой должности, подчиняется начальнику полиции, в компетенцию которого входит следовательская деятельность. Наконец, ордонансом королевского совета было принято окончательное решение: будет существовать единый корпус комиссаров-дознавателей-следователей. К моменту начала нашей истории их было сорок восемь.

Тем не менее, по обычаю и по привычке шестнадцать из них получали в подчинение округ, в котором, как правило, должны были проживать, чтобы иметь право там работать. Другие же занимались делами, связанными со снабжением, гигиеной, уборкой мусора, речным судоходством и торговлей.

В отличие от большинства комиссаров, работавших по месту жительства, Гастон устроил свой кабинет на последнем этаже большой башни Гран-Шатле. В такой темной комнате, что никто на нее не претендовал. Именно отсюда он руководил деятельностью своих сержантов, судебных исполнителей и следователей, когда его личного присутствия на улице не требовалось. И Луи знал: ему обязательно скажут, где его друг, если того не будет на месте.

Карета спустилась к Сене и, свернув на улицу Сен-Жермен-л'Оксеруа, вскоре оказалась прямо перед Шатле, старой и весьма зловещей крепостью, ставшей тюрьмой и одновременно полицейским трибуналом. Миновав центральные ворота, экипаж въехал во внутренний двор.

Перед тем как покинуть контору, Луи уложил в сумку свой привычный черный камзол и взял старую шляпу с широкими полями, более практичную в том случае, если дождь будет лить по-прежнему. В пути он переоделся, чтобы предстать заурядным буржуа. Он даже снял многоцветные банты с запястий, сменив их привычными черными. Чрезвычайно трудная операция для одной руки, но ему она удавалась блестяще.

Когда экипаж остановился, Луи сунул шелковый камзол в сумку и взял в руки отцовскую шляпу. Оставить вещи в карете было невозможно, поскольку их могли украсть, и он отдал сумку Гофреди, которому предстояло сопровождать его.

Оба поднялись по крутой лестнице и, пройдя мимо кабинета судебных исполнителей, быстро пересекли большой вестибюль и громадную залу, для освещения которой было явно недостаточно канделябров, стоящих в стенных нишах.

Затем они направились к верхним этажам. Караульные лучники отдавали честь, не проявляя к ним интереса. В большинстве своем они знали Луи Фронсака — и как нотариуса, некогда заходившего по своим делам в Шатле, и как друга комиссара Сен-Жермен-л'Оксеруа.

Следуя по бесконечной веренице коридоров и лестничных пролетов, они вышли в галерею, где находился кабинет начальника полиции Дрё д'Обрэ, и по винтовой лестнице поднялись к кабинету Гастона. Луи постучался, и они вошли.

Гастон работал над папкой с документами. Когда в дверях появился Луи, во взгляде его отразились сначала удивление, потом радость, и он тут же вскочил, чтобы сжать друга в объятиях.

Гастон был совсем не похож на Луи. Будучи по-своему элегантным, комиссар уже несколько месяцев щеголял в вышитом шелковом шарфе, который служил ему портупеей для шпаги. В отличие от друга, предпочитавшего простую одежду и черный цвет, он любил кричащие тона, но совсем не заботился об их соответствии. Нередко случалось, что камзол и штаны у него были разорваны или испачканы.

И по внешнему облику друзья сильно различались. Комиссар был маленький, коренастый и рыжий. Его нос, расплющенный вследствие юношеской стычки, напоминал рыльце кабана, на которого он, впрочем, походил своим темпераментом, упрямством и драчливостью. Однако именно эти качества характера сделали его лучшим комиссаром города.

— Какой счастливый сюрприз! — воскликнул он. — Я думал, ты всю зиму просидишь в своем поместье, коль скоро у тебя есть теперь собственный замок!

— А, как вижу, тебя еще не известили! Я опять доставлю тебе хлопоты, старый дружище…

Он не закончил фразу, поскольку за его спиной открылась дверь и вошел человек с видом суровым и недовольным. Это был Дрё д'Обрэ, начальник полиции парижского превотства, который несколько месяцев назад сменил на этом посту Исаака де Лафема, палача Ришелье.[22]

Обрэ обладал большим опытом в деле сохранения порядка. Будучи контролером ходатайств, он с 1629 по 1635 год занимал должность интенданта полиции, юстиции и финансов в Провансе, где проявил себя во время редких по жестокости мятежей, вызванных фискальной реформой. Ибо в 1629 году кардинал Ришелье решил унифицировать правила взимания тальи (подушной подати). До этого в краях с правом созыва штатов,[23]иными словами, имевших собрание местных представителей (штаты) — как правило, парламент, — три сословия сами определяли размеры финансовых отчислений в пользу суверена. «Эдикт об Избранных» положил конец этой привилегии, следствием чего стали сильные беспорядки в Провансе, Бургундии и Лангедоке. Дрё д'Обрэ пришлось задержаться еще несколько лет на посту интенданта юстиции, чтобы восстановить гражданский мир, и он, в конечном счете, этого добился, обретя прочную репутацию человека, верного королю и достигающего свои цели.