Нож винодела - Ян Маршессо

— Вы в этом уверены?

— Абсолютно.

— Мне надо было получить от вас подтверждение. А теперь, если вы не против, я хотел бы осмотреть место ваших собраний.

— Конечно, это под домом.

— Прекрасно, но прежде мне необходимо поговорить наедине с Нинеттой.

— Очень хорошо, а я тем временем схожу для вас за кинжалом. Сообщите мне, когда закончите.

В комнату робко вошла Нинетта. Сложив руки на узком переднике, она остановилась перед полицейским. Темноволосая, с довольно грубыми чертами лица, она, похоже, чувствовала себя неловко. Ее на самом деле звали Бернадеттой Мутье, и она принадлежала ко второму поколению семьи, работавшей у де Воморов. Она была из той породы женщин, чей возраст трудно определить. Ростом метр шестьдесят пять, грузная, с толстыми икрами, свое прозвище Нинетта получила, поскольку не выговаривала букву «р», хотя еще в отрочестве избавилась от этого недостатка.

— Вы хотели видеть меня, месье?

— Да, я хотел задать вам вопросы по поводу последнего воскресного вечера. Но прошу вас, садитесь.

— Нет, спасибо, я лучше постою.

— Как хотите.

— Если я могу быть вам полезна… Знаете, я очень любила отца Анисе, он хороший человек, и я была потрясена, увидев его лежащим вот так на улице.

— Когда вы его обнаружили, вы не заметили ничего особенного? Никого не встретили?

— Нет, нет, никого. Я уже говорила это в ту ночь, когда давала показания.

— Я прекрасно знаю, я, конечно, читал протокол. Но иногда могут всплыть мелкие подробности.

— Нет, я увидела его тело и сразу вызвала полицию.

— Вы не помните, глаза его были открыты?

— Нет, они были закрыты, я в этом уверена.

— Хорошо. А у отца Анисе был при себе молитвенник, вы видели его рядом с телом?

— Нет, вроде бы нет.

— Подумайте хорошенько…

— Нет, я совершенно уверена.

— Вернемся к самому вечеру, вы не заметили ничего непривычного?

— Нет, все было как обычно.

— Вы не помните, о чем говорил отец Анисе?

— Знаете, на этих приемах все разговаривают со всеми, а я выполняю свою работу. У меня свое место.

— Вы можете рассказать мне о месье Андре?

— Это сдержанный человек, и говорит он мало. Думаю, он с давних пор работает у профессора Шане, но… — Нинетта понизила голос, — должна вам признаться, что иногда он пугает меня.

— Почему же?

— Не знаю… Наверное, женская интуиция.

При этих словах она нервно потерла руки.

— Гм… Ладно… А-а! И последнее, я только что видел мастера по ремонту посудомоечных машин… Теперь все в порядке?

— Да, все хорошо, но только он приходил вчера.

— Вот как, должно быть, я ошибся… Еще один, самый последний вопрос, вон тот вход… — Кюш показал в окно на белую дверь, расположенную слева от главного входа, через которую вышел неизвестный. — Куда он ведет?

Нинетта посмотрела в окно:

— Это прямой вход в личную маленькую гостиную мадам де Вомор.

— Стало быть, вы не видите, кто туда входит?

— Нет, но думаю, что там никто никогда не ходит.

— Раз так… Благодарю вас за неоценимую помощь…

Кюш вместе с хозяйкой спустился в подземное помещение. Великая Лоза включила свет, и глазам открылся выдолбленный в камне неправильной формы зал размером около ста квадратных метров. В закоулке у поленницы дров сложены охапки скрученных виноградных лоз. У подножия лестницы возвышалась стойка для сушки, которая наподобие дикобраза ощетинилась тридцатью пустыми бутылками. Окружающая обстановка странным образом наводила на мысль о соратниках Иегу и о тайных сборищах в Сейонском монастыре.[12]На столе стояли два внушительных серебряных канделябра, покрытые оплывшим воском. Набитая сеном ветхая тележка усиливала впечатление, будто здесь время остановилось. В глубине три галереи уходили, казалось, куда-то под землю, в полнейшую темноту.

— Так это здесь вы собираетесь?

— Да. Известно, что первое собрание состоялось на соседнем винном складе, и, чтобы продолжить традицию, если, конечно, не возникают препятствия, мы встречаемся в погребах — либо у меня, либо у профессора Шане, а иногда у сенатора.

В глубине громоздились одна на другую дубовые бочки. Эта нотка ярмарочного празднества понравилась полицейскому. Ему всегда доставляло удовольствие пускать мыльные пузыри, используя консервные банки; в этой детской игре он был достаточно ловок. Сбоку около тридцати бочонков имитировали архитектурное построение своих старших сестер.

— Это все полные бочки?

— Нет, пустые, они здесь исключительно для создания атмосферы. Видите ли, если вино содержится в бочке два-три года, то дуб отдает ему все, что у него есть.

— Словом, они теперь на пенсии.

— Действительно, что-то вроде этого.

— Какие они огромные!

— Бочки бывают разных размеров, но в самых больших — на двести двадцать пять литров — может поместиться человек. А знаете, во время войны двух английских летчиков прятали в винных погребах, прежде чем переправить в таких же точно бочках в Испанию.

— Можно было бы снять об этом фильм. Вы позволите?

Полицейский подошел к металлическому четырехгранному фонарю, стоявшему в нише, выдолбленной прямо в стене. Достав зажигалку, он зажег свечу, взял ее в руки и направился к входу в первую галерею. Земля была вязкой, и сапоги полицейского с острым носком и скошенным каблуком утопали в ней, словно в масле.

— Хотите, я дам вам резиновые сапоги? Здесь есть подземная река, и вода просачивается.

— Нет, все в порядке, благодарю вас, я недолго.

— Что вы, в сущности, ищете?

— Проверяю… профессиональная добросовестность.

— Знаете, здесь никто не ходит.

Кюш подошел ко второй галерее, возле бочонков. Свет фонаря позволил ему отчетливо увидеть отпечатки.

— А это что такое?

— Думаю, следы ног.

— А я думал, что здесь никто никогда не ходит.

— Во время последнего нашего собрания упали два бочонка, и Эрве Монлор пошел и любезно поставил их на место.

— Он и в самом деле говорил мне об этом.

Великой Лозе пришлось сократить свою беседу с полицейским. Все ее помыслы были сосредоточены на содружестве. Была уже почти половина третьего, когда она подошла к дому священника. Луиза Рапо приоткрыла дверь: