Восемь из десяти выступающих были обычные мелкие клирики, не видевшие мира дальше своего прихода, но вдруг обозлившиеся на своих епископов из-за каких-то мелких склок или недополученной мзды. Эти бузили в кабаках и тавернах, а потом вещали в храмах всё, что в голову взбредёт, только бы порезче уязвить своих обидчиков. В пылу же обличений доставалось и бедному епископу, а заодно и папе и всей Церкви. Таких Леммель в своих раскладах в расчет не принимал. Единственное, что могли эти крикуны, так это поднять бурю в стакане и, удовлетворившись брошенным им куском, успокоиться. Также среди глашатаев новой веры гораздо менее было людей действительно толковых и вольно думающих. Как правило, это были студенты и профессора городских университетов, коих в Европе было немало. Молодые люди в студенческих рясах, воодушевленные людьми в мантиях профессорских, сбивались в компании и кружки и, собираясь в тех же самых тавернах и кабаках, всяк на свой лад толковали Е1исание, сочиняли и обсуждали свои опусы и пасквили. Воткнуть при этом шпильку, да поострее в толстый зад римского папы считалось делом обязательным и вполне приличным. Вчерашние же студенты, те, что посерьёзнее, ставшие докторами и магистрами, кучковались уже не в кабаках, а в приличных домах и дворцах, смущая умы их именитых и состоятельных обитателей. Леммель, часто разъезжая по Брабанту, германским и савойским землям, посетил множество подобных домов и приметил для себя некоторые такие персоны. В задуманном Леммелем пасьянсе они, пока безвестные, в будущем должны были проявиться и сыграть свою роль. Но это в будущем. Пока же вопрос с новыми доктринами и людьми, способными эти доктрины оформить и взлелеять в умах толп, оставался открытым. Во-первых, нужно было задать суть самих доктрин. Все они, по замыслу Леммеля, основываться должны были неизменно на христианстве, ибо единственно его посылки прежняя Церковь настолько застолбила в умах, что определила жизнь не только нынешних, но и многих будущих поколений. И ни он, Леммель, за всю свою жизнь, ни последователи его не смогли бы тут ничего изменить. Что касается количества, то новая доктрина не должна была быть единственной. Имея единую основу, доктрины по сути своей обязательно должны были в чем-то различаться, в идейных ли мелочах или внешней атрибуции. Зачем? Чтобы в будущем, играя на заранее заложенных противоречиях, можно было бы склонять чаши весов в нужную сторону. Что поделать, в памяти еще не истлела история с Медичи, а старинный принцип «divide et impera»12 оставался безотказно хорош во все времена. Три-четыре, ну может быть пять, но не более доктрин вполне бы хватило, чтобы задать нужную направленность настроениям людских толп, а с ними определить границы дозволенного для престолов и монополий. Однако сами доктрины в строгом понимании этого слова если и зародились уже, то еще не взросли до уверенности увлекать толпы людей и повелевать их умами. Римскому христианству для этого понадобился десяток веков. Новым же идеям едва минуло полтора десятка лет. Также почти не было и людей, кто мог бы не просто создать доктрину, способную дать нужный отклик в сердце каждого человека, но и провозгласить её и возглавить под своим именем. А Леммелю эти люди сейчас были ох, как нужны! Профессор Мартин Лютер? Да, несомненно личность незаурядная. Человек большого ума и твердой воли. Он не удовлетворился славой одного поступка и после не склонил покорно головы. Он открыто и честно проповедовал свою доктрину христианства, чем и заслужил себе славу и известность не только в германских землях, но и во всей Европе. Леммель, углядев его харизму, обратил на него свое внимание. Для начала, чтобы увериться в правильности своего выбора, Леммель заказал своему астрологу составить гороскоп на Лютера. Звезды, будучи бесстрастными к людским судьбам, рассказали многое. С того момента Леммель взял Лютера под свое незримое покровительство, при необходимости вмешиваясь в ход его дел. То он спасал Лютера от хитрых ловушек Святого трибунала, то не колеблясь выкладывал немалые суммы на печатание лютеровых катехизисов и переводов Библии. И что же? Заботы окупились сторицей. Спустя несколько лет, исполненных трудностей и безнадёжности, имя Мартина Лютера зазвучало и во дворцах, и в захудалых кабаках, а его «Сентябрьский Завет» уверенно занял место не только в благородных домах, но и в крестьянских хижинах, и в университетских библиотеках.
Под мерное покачивание кареты и глухой, монотонный топот копыт Люсьен откровенно заснул на своем диване, подложив под голову книги с «Исповеданиями». Леммель, прикрыв веки, тоже казалось погрузился в дремоту. Однако предаваться праздности и безделию пусть и вынужденно было не в его, Леммеля, правилах. Задумывая и осуществляя свои дела, он никогда не бросал их не самотёк. Наоборот, он постоянно следил за ходом событий, намеренно погружался в самую их гущу, дабы не упустить момент и направить их ход в нужное русло. Сейчас же, разъезжая по Европе в карете под собственным вензелем он не переставал размышлять над задуманной им новой стратегемой.
«Кто еще, кроме Лютера? И кто в противовес ему? Баварец Иоанн Добенек? Уже далеко не молод и слабоват в богословской риторике. Пусть уж занимается своей музыкой, там от него больше проку. Буцер? Шварцерд? Оба лютеровы сподвижники, но имеют кое-какие свои, отличные от Лютера взгляды. Сейчас вбивать меж ними клин и играть на противоречиях пока не стоит. Рановато. В мелких междоусобицах можно потопить главную доктрину, а это сейчас совершенно ни к чему. Конрад Греббель и Менно Симонс с их доктриной нового крещения? Очень даже возможно. Эти двое достаточно умны, чтобы не делать глупостей, способны думать сами до определенного предела и прислушиваться к мнению других. Правда доктрина их очень уж неоднозначна. Впрочем, самые безумные ее принципы вместе с их такими же непутёвыми проповедниками совсем недавно были уничтожены в пожарище Мюнстерской коммуны. Уцелевших в ближайшее время добьёт Святой трибунал и светские власти. Эти же двое остались в живых только потому, что вовремя вняли моим советам. Думаю, у них хватит ума, чтобы вынести правильные уроки и повернуть свою доктрину в более умеренное и предсказуемое русло.
Кто ещё мог бы поставить свой авторитет в пику Лютеру? Только Цвингли, человек талантливый и решительный в поступках. Однако его давно уж нет на этом свете, погиб в им же затеянной войне. Жаль. А кто-то вместо него, в тех же свободных кантонах, например? Капитон? Миконий? Нет. Гийом Фарель с его вальденсами? Тоже вариант слабый. Сама их доктрина, конечно, спорна. Отказ от собственности и житьё в бедности и
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!