273 дня до лета - Сергей Сергеевич Сухоруков

более что участвовать в мнимых сделках законом не запрещено, так же?

– Про то, что ты сейчас вслух сказал, давай договоримся – это останется нашей маленькой тайной.

– Всё что пожелаете, матушка. Привет юбиляру!

* * *

Принесённые днём из кафе антрекоты с печёной картошкой, салат с креветками, оливье и зелень заняли почётные места в хрустальных вазах чехословацкого производства, «отжатых» у бабули. Расставленный где только можно десяток зажжённых свечей, тюльпаны в стеклянном кувшине и надувное сердце под потолком с нетерпением ждали самую дорогую в своей скоротечной жизни гостью. Наконец-то на пороге квартиры появилась Рита.

– На тебе лица нет. Что случилось? – удивился Фёдор.

– Нам нужно серьёзно поговорить.

– Давай.

– Ты знаешь, как ты меня сегодня подставил?

– Я?

– Ты не мог купить три одинаковых сердца и подарить нам троим?

– Вот же твоё сердце, – взглядом Фёдор показал на шар.

– Дело не в подарке, а дело в том, что ты из нас троих выделил меня одну. Как только ты ушёл, началось: «А где же подарок Риты? Наверное, его Федя вечером в ресторане подарит. Возможно, даже в бархатной коробочке». Никто не поверил, что ты про меня забыл. Девчонки прекрасно поняли, что у нас что-то есть.

– Я такую цель не преследовал.

– Но получилось-то так! А я не хочу, чтобы кто-то знал, что между нами что-то есть.

– В этом нет ничего криминального.

– Я хочу, вернее, хотела, чтобы это осталось тайной, это моё желание. У тебя вот есть статуэтка «Узбечка с чаем», и я тебя не спрашиваю, почему ты сделал такой выбор, я просто его уважаю и всё.

– Может, они ещё раньше нас рассекретили? Мы столько времени вместе работали. А может, просто прикалывались? Ты, что, их первый день знаешь? Тебя мало за нашего Клёпу замуж выдавали? Им лишь бы похихикать. Да и кому какое дело, что кума с кумом сидела? У всех своя жизнь – завтра уже никто ничего не вспомнит.

– Лучше бы ты вообще ничего не дарил.

– Постой, а не ревнуешь ли ты меня? Ты это брось. Если бы я хотел с Иркой или Наталкой встречаться, мы бы это начали сто лет назад. Но я же в тебя, воистину любовь зла, втюрился. Мы с девчонками в приятельских отношениях, я к ним всегда могу обратиться за помощью, и, потом, мы созванивались с Нотиком по работе, и она сказала, что в этом году ей никто ничего не подарит. Они сейчас с Иркой одиноки. Я решил их поддержать.

– Одиноким тёлкам сердечки дарить – такая у тебя поддержка?

– Я тебя вообще не понимаю. Что тут страшного? Я тебе изменил, что ли?

– Всё ты прекрасно понимаешь! Легче всего сидеть и дурака включать. Если сейчас ты так косячишь, то что же будет дальше?

– «Довольно обидны Ваши слова»40. Это же я, твой Пузырь, мы с тобой полжизни знакомы. Можно сказать, друзья детства, ты же на моих глазах из подростка-пятикурсника в матёрого зубра превратилась. А ты такие вещи говоришь, как будто я прохожий, с которым ты вчера познакомилась.

– А чем ты лучше остальных?

– Ничего себе! Для тебя прошлое ничего не значит? Это не твои слова, это слова из передачи на ТНТ, где одинокие сердца ищут друг друга.

– Мне пора ехать. Я не хочу получать такие удары от человека, который мне нравится.

– Я тебе нравлюсь? Неожиданно!

«Добрый вечер, пожалуйста, машинку на проспект Ленина, 18», – подвёл черту телефонный звонок.

Гостья направилась в прихожую, молча оделась и, глядя на кошку, сказала: «Пока, Пи́ндра… Не знаю, когда теперь увидимся».

Рита села в такси. Фёдор, оставаясь на безлюдном проспекте, чиркнул колесом зажигалки. Прислонившись спиной к дорожному фонарю, он, затянувшись табачным дымом, провожал взглядом стальной экипаж, увозивший в ночь любовь всей жизни, а может, как ему казалось, и всю его прежнюю жизнь. Рёв мотора становился всё тише. Красные габаритные огни, уменьшаясь во тьме, превращаясь в две крохотные точки. Они походили на неопознано летающие объекты, безвозвратно тающие на глазах у очевидцев.

Молодой человек вернулся домой. Открыв окна балкона и ещё не осознав, что произошло, он наблюдал за подхваченным ветром улетающим в чёрное новороссийское небо воздушным шаром с наклеенными белыми буквами в мультяшном стиле – «Ритузик».

ХИЖИНА ШАМАНА

18 февраля 2007 года

Утром раздражение от испорченного вечера полыхало атомным реактором, но уже спустя пару часов потянуло набрать её номер. Осознание потери близкого человека не хотело отпускать. К вечеру боль усилилась и перешла в хроническую стадию.

Весь день Фёдор провел на диване, отвернувшись от мира. Задёрнутые шторы охраняли комнату от солнечного света.

«Что это было? – спрашивал он себя. – Лучшая неделя в моей жизни или кусок шашлыка кинули голодающему? Спланированная акция или моя роковая ошибка?».

Не покидало ощущение, что его, как дрожащего на холоде котёнка, дождливым вечером подобрали возле мусорного контейнера. Принесли домой, вымыли шампунем от блох, досыта накормили мясом, напоили молоком, сделали фотосессию, обустроили место около батареи, взяли с собой под одеяло, а спустя сутки снова вернули на место, где брали – на сырой ветер и срывающийся снег.

– Как же так, ребята? Почему вы меня относите назад?

– Брат, тебе было хорошо? Тебе было тепло и уютно?

– Да.

– Ну так будь за это благодарен. Какие могут быть вопросы? «Не плачь, потому что это закончилось, улыбнись, потому что это было»41. Прощай, у тебя своя жизнь, у нас – своя.

* * *

Размалёванная лестничная клетка девятого этажа была богата на чёрные «ожоги» от спичек и перечисления зарубежных вокально-инструментальных коллективов – «ZZ Top», «Iron Maiden», «KISS», «Offspring», «Metallica», «Nirvana». Венчал афишу несуществующего рок-фестиваля афоризм конца восьмидесятых, донесённый «наскальной живописью» до наших дней – «Кто не слушает металл – тот подохнет, как шакал». Чтобы мировым звёздам не было скучно, достав из кармана вязанку ключей, Фёдор увековечил не стене имя Валерия Леонтьева и украсил его цветочком.

Щелчки, доносившиеся сверху из лифтовой, шум набирающейся ванны, приглушенная заставка ток-шоу сквозь соседнюю дверь, потрескивание над головой лампы дневного освещения, очевидно принесённой кем-то с работы, создавали уютную атмосферу будничного вечера. Получившая жизнь в ходе предвыборной кампании скамейка с большими синими буквами «ЛДПР» по воле активных жителей и лифтовой тяги очутилась на последнем этаже, благодаря чему философские рассуждения об устройстве бытия под тлеющую сигарету становились более комфортными. Обстановка навевала мысль о «сладкой» отечественной безнаказанности. Отразив в отчётных документах объёмы выполненных работ,