Моя чужая дочь - Сэм Хайес

Стащив с кровати подушку, я дремлю прямо на полу, урывками. Под кроватью свалены старые игрушки — кукла Патриция, плюшевый заяц, когда-то розовый, а теперь просто грязный, стопка детских книжек и та самая игра «Змейки и лестницы», которую он подарил мне на позапрошлый день рождения. Завернул в обычную фольгу, а ленточку снял с коробки конфет. А теперь говорит, чтобы я забыла. Про «Змейки и лестницы» забыла, что ли? Нет, про другое, — и смеется еще!

Я подтягиваю ноги к животу — не помогает. И тут же вся скукоживаюсь, потому что новая волна боли хлещет по телу.

— Мама…

Каким-то чудом встаю. Ухватившись за край кровати, раскачиваюсь из стороны в сторону, когда наваливается боль. Жмурюсь до искр в глазах и хватаю ртом воздух галлонами, даже голова начинает кружиться, а весь мир кажется вверх тормашками. Тошнит, но в желудке пусто. Не рвота — пустая вода хлещет на покрывало. Совершенно обессилев, я падаю на колени.

— Помогите! Кто-нибудь! Мама…

Снова заснула, на карачках, обхватив шар живота руками и упираясь лбом в голые половицы. Мне снится он, и я просыпаюсь в поту и задыхаясь от ужаса: неужели он здесь? Оглядываюсь. Его нет.

Будет этому конец? Я вою по-собачьи, высунув язык, я тужусь, выворачиваясь наизнанку, и визжу, визжу, утопая в океане боли, потому что дышать нечем, а я одна, совсем одна, и никто не приходит помочь мне. Я снова бьюсь лбом об пол и снова тужусь. У меня все получится.

Опять «Змейки с лестницами» лезут на глаза — в упаковке, так и не открытая коробка, новехонькая. Сунув руку под кровать, нащупываю в пыли коробку и подтаскиваю к себе. Игра для двоих и более участников. Снимаю крышку, достаю доску. Лестницы желтые, змейки — зеленые и красные. Есть еще запечатанный пакетик с фишками и два кубика. Разрываю пакет, бросаю кубик и двигаю фишку на пять клеток, но тут боль возвращается, и я снова зверею, рычу как раненый медведь, и выгибаюсь, и тужусь, зная, что раскаленные стержни, прожигающие мое тело насквозь, меня убьют. Наверняка.

Попала на лестницу, которая ведет в клетку 34. Урра! Бросаю кубик — шесть очков. Затем три очка, и опять лестница, а змейка, на которую я попала бы, если бы выбросила два очка, здорово напоминает его. Кожистая, скользкая морда с черными глазами-бусинами под слишком большими веками. Веки у него смахивают на шторы в нашей гостиной. Нелепые, потому что слишком тяжелые.

Опять вспышка боли. Выплевываю кусочек зуба — откололся, когда я присосалась к железной перекладине кровати. А как еще охладить тело, если я вся горю? Сейчас я — отсек космического корабля, вернувшийся в атмосферу Земли.

Ставлю другую фишку на старт — за него. Понарошку он тоже играет. Но я должна победить. Использую оба кубика сразу — так быстрее. Как безумная, бросаю и бросаю, по очереди двигаю фишки, свою, затем его, поднимаюсь по лестницам, падаю — и снова выше, выше, к вершине. Он догоняет, несмотря на мой первый ход. Лысый, в родимых пятнах череп все ближе: он наступает мне на пятки. Я обогнала его всего на один пролет, и если он протянет руку — визжу от боли, — то схватит меня за лодыжку, пока я корчусь на клеточке 57.

Я сунула кулак между ног, а там что-то шерстяное, выпуклое и мокрое. Я заливаюсь хохотом — и вдруг оглушительный рев исторгает какая-то часть меня, о которой я и не подозревала. Тужиться. Сейчас я могу только тужиться, иначе умру. Я горю, горю! Зову свою babka. Она поможет. Она ничего не знает про моего ребеночка. Три часа тридцать шесть минут. Где все?! Можно отдышаться. Бросаю кубик. Он меня обыгрывает, ясное дело. Отстал всего на три клеточки.

Я действую по наитию. Подтягиваю поближе подушку, сдергиваю с кровати покрывало. Сооружаю гнездышко. Это моя единственная надежда. Слышу тихие звериные стоны — мои, наверное. А внизу булькает и пахнет молоком. Это он, мой ребеночек, точно. Я полулежу, полусижу, опираясь на локти, раздвинув ноги шире некуда. Страшный толчок изнутри. Мир на миг чернеет и стихает — эпицентр бури, — и вот я уже вытянулась до предела, наедине с болью, которая кажется — в сравнении с «Лестницами и змейками» на пару с ним — почти терпимой.

Громадная, грозная фигура нависает надо мной, смотрит, как меня раздирает надвое, хохочет, и слюна блестит в углах широкого жадного рта, а блестящий ботинок елозит по моему бедру, и руки шарят там, где не должны. Головка вышла полностью. Боли нет, только я с двумя лицами: одно морщится, щурится у меня между ног, другое запрокинуто кверху, багровое, измученное.

Вдруг — незнакомый звук. Писк. Я слышу его и чувствую мельтешение тельца внутри. Последний укол боли — и оно выплескивается из меня на волне слизи и крови. Я хватаю своего ребеночка, чтобы опередить его, чтобы он не добрался первым. Обнимаю крепко, даже глазком не взглянув на медленно разворачивающийся клубочек, — прячу от той фигуры, что теперь присела передо мной и толкает меня на покрывало, ищет тонкими губами мои губы, возит гладкими влажными ладонями по моему опавшему животу. Прижав губы ребенка к своему соску, я удерживаю бледные лапки, которые злобно молотят воздух, и наконец понимаю, что родила девочку в первый день нового года.

Что-то еще выплывает из меня, теплое и плотное, как сырая печенка, и остается лежать между ног. А он исчезает, прижав палец к губам, чтобы я молчала до конца своих дней. Тает в воздухе, оставив на моих губах горечь трубочного табака. Я грею ребеночка своим телом, не переставая молиться, чтобы он не вернулся. Я дрожу. Покрывало мокрое, но я все равно набрасываю его на плечи. Устала. Так устала, что нет сил шевелиться. Уже проваливаясь в сон, я соображаю, что благодаря дяде Густаву моя дочь — она же и моя двоюродная сестра.

Роберт велел Джеду Боумену вернуться через полчаса. Клиент, мягко говоря, остался недоволен — багровые щеки приобрели лиловый оттенок; громила окинул адвоката свирепым взглядом, точно примеривался, куда бы врезать. Как только он вышел из офиса, Роберт запер дверь приемной. У Дэна все утро занято деловой встречей, а Элисон, его секретарь-референт, заболела, так что офис в полном распоряжении Роберта и Тани.

— Ну-ка, садись за телефон!

Роберт поморщился. Стыдно, конечно, обращаться с Таней как с нерадивой ученицей, но ничего не поделаешь. В «Маргаритке», замещая Эрин, она справилась превосходно, и все же к концу недели из фирмы вылетит — если не раскопает свидетельство о рождении Руби. Пока секретарша набирала номер, Роберт стоял рядом как приклеенный.

— Включи громкую связь.

— Доброе утро. Отдел регистрации актов гражданского состояния Нортгемптона. Чем могу помочь?

— Здравствуйте. Я подавала заявку на получение копии свидетельства о рождении.

— Оставайтесь на линии, пожалуйста. Переключаю.

— Вечно у них запарка — не дождешься, пока соединят, — пожаловалась Таня, прикрыв ладонью микрофон.

Молчание Роберта и поза истукана со сложенными на груди руками подсказали Тане, что босс не примет никаких отговорок, пока лично не услышит ответ. Редкий случай: работая с ним не один год, она привыкла считать его человеком разумным.