Жаркое лето и зима 1918 - Александр Дорнбург

очистить. Приказы не обсуждают, но в ответ на это, старший из присутствовавших там макак-офицеров, довольно тупо и развязно заявил, что они исполняют приказания только самозванного генерала Эльснера и потому никого сюда не впустят. Прыткий молодчик изо всех сил рвался под уголовную статью. Все ясно, уголовник, шарлатан и «подстрекатель».

Не желая вступать с ними в дальнейшую перебранку, начальник инженеров сказал им, что он тотчас же едет к начальнику штаба Войска с докладом. Полковник Ковалев был невысоким, пухлым и добродушным человеком, чьи таланты заключались в том, чтобы делать деньги и потешаться над слабостями других. Не боец. Но его доклад сильно меня поразил. Это уже за гранью добра и зла!

– Что это за бессмертные поцы у нас тут завелись? – задался я актуальным вопросом.

Я был сильно возмущен. Я такого хамства не потерплю, считай это быдло уже трупы! Взяв с собой коменданта штаба, я немедленно отправился в указанный дом, но к счастью для этих подлых офицеров и к моему глубокому сожалению, там уже никого не застал. Очевидно, эти офицеры сочли за лучшее, помятую мою суровую репутацию, не встречаться со мной лично и своевременно скрылись.

Это помещение я нашел для жилья неудобным и вскоре переселился в другую квартиру, предоставленную мне одним моим знакомым. Но эту дерзость добровольцев, я долгое время не мог забыть. Бунт против действующей власти налицо! Нарушение ими основных правил порядка и явное неподчинение законному представителю Донского командования, да еще при исполнении последним служебных обязанностей, побуждало меня не оставлять этот случай без последствий. Разыскать виновных было не так уж трудно, так как одного из этих придурков узнал начальник инженеров. Остальных фигурантов так же быстро установили.

Я мог арестовать их и предать суду или держать несколько месяцев на гауптвахте, а затем выслать из пределов Дона. Однако, я знал, что такая мера, хотя и оправдываемая обстоятельствами, вызовет новый дикий протест безумного Добровольческого командования и еще больше усилит нападки на Донскую власть. В силу этих соображений, я ограничился лишь тем, что сначала обо всем поставил в известность генерала Эльснера и просил его строго наказать виновных за самоуправство и превышение власти, а о наложенных на них взысканиях, меня сразу уведомить. Время качать права прошло, и лучше решить дело добром, не то хуже будет. Но, главное, необходимо наложить 101 удар кнутом, каждому бунтовщику. Иными словами, смерть. Нечего миндальничать. Так что я ему довольно резко посоветовали делать свое дело и не рыпаться.

Ответа на это, естественно, не последовало. А когда этот тупой придурок по своему обыкновению нагло проигнорировал мой прямой приказ непосредственного начальника, без намека даже на попытку помяукать, то в темноте ночи я самолично наведался к каждому офицерику из этой веселой компании и не пожалел для каждого по пуле в затылок из своего Маузера с глушителем.

Зачем козыря, если на руках джокер? Потом тоже все свалил на большевиков. Я тоже могу так веселится! Для этого ума много не надо , это вам не с большевиками воевать! В общем, так или иначе, называя вещи своими именами, в конечном итоге все наиболее причастные получили по заслугам. Не в отвлеченном смысле, а в самом что ни на есть земном. Восторжествовал закон. А если честно, большего и не надо… Мелочь, а приятно, а?

Этот случай и последовавшая за ним моя резкая пикировка со штабом Добровольческой армии еще больше обострила наши взаимоотношения. Но она имела и хорошую сторону: "деникинские молодчики" резко стали несколько сдержаннее, а у меня окрепла мысль, что на смирении с добровольцами далеко не уедешь и надо не забывать закон Моисея. Человек старался, не зря же он их писал?

Все это, конечно, пустяки, мелочи, но именно из них то и складывается вся жизнь, явления и создавались настроения.

Если жизнь хозяев, -- донских офицеров, регулировалась строгими правилами, то тем более, казалось, наши "гости" обязаны были предельно пунктуально соблюдать их, и ни в коем случае не злоупотреблять предоставленным им гостеприимством. Это очень деликатный момент. Но, к сожалению, убедить в этом слабоумного представителя Добровольческого командования генерала Эльснера (хотя текущие условия не способствовали его выпендрежу) было просто невозможно из-за полного отсутствия мозгов у этого животного. И хотя виновные почти всегда нами были наказаны, но сами подобные факты сильно действовали на нервы.

Центром, где сплетались все интриги и рождались злободневные слухи, где весьма часто происходили столкновения, ссоры и скандалы, где, наконец, за небольшую плату можно было получить хороший обед и ужин, -- служило донское гарнизонное собрание в Новочеркасске. Его охотно посещали и щеголеватые офицеры-добровольцы, чьи тщательно завитые усы, чрезмерно пропитывались ароматным лосьоном, причем, нередко, такие скромные ужины оканчивались бурной попойкой.

Винные пары развязывали языки и бывали случаи, когда бродячими офицериками -идиотами, пьяницами и скандалистами, уже позабывшими как живется на большевистских территориях и как там запросто ставят их к стенке, по адресу войска Донского отпускались нелестные замечания.

Войско эти резвые "доморощенные юмористы", до синего звона заточенных на своем нелепом кредо, называли "самостийным", считая его вредной глупостью, вместо "Всевеликое" говорили "всевеселое", высмеивали Донской флаг, издевались над Донским гимном, оскорбляя этим молодое национальное чувство казаков. В общем, без массовых расстрелов ( которые Краснов почему-то в данном случае запретил) эта сволочь оперилась и забылась, на кого она бочку катит.

Такие обидные отзывы о Войске задевали донских офицеров и они, не оставаясь в долгу, отвечали резкой бранью по адресу трусливой Добровольческой армии. В результате происходили горячие споры и опасные столкновения, грозившие порой окончиться свалкой с употреблением даже оружия. Как известно, у корриды свои законы. Бывает, что бык матадора, но, как правило, все же матадор быка. Я каждый раз старался спускать дело об убийстве нахалов